Белин помял подбородок.
— Что ж, напраслину возводят те, кто говорит, что у пиратов нет чести.
Анже Савина рассмеялся под удивленным взглядом барона.
— Мой добрый друг, тебя не удивило, что Алаф не возместил мне украденное? Что мешало ему прислать вместе с сыном пару кошелей золота и добрый меч? Нет, все, что он взял, Звездочет посчитал законной добычей. И его сын служит мне отнюдь не из благодарности за спасение отца.
Барон Белин медленно кивнул.
— Я понял, — сказал он. — Поверье баров.
— Именно! Островитяне столь же суеверны. Многие их традиции схожи с обычаями баров. Улгар охраняет мою жизнь, потому что верит, что она связана с жизнью его отца. Точнее, в это верит Алаф, ведь это он прислал своего сына ко мне. Если ты спросишь меня, я не имею ничего против, пусть верит. Улгар — боец каких мало, а его внимательности можно только позавидовать.
«…только позавидовать».
Засевший в соседнем купе «коробейник» отнял слуховую трубку от стены. Его вопросительный взгляд обратился на кошку, сидевшую на полке напротив. Кошка вздыбила шерсть, вытянула хвост трубой и шипела на дверь.
Хрустнул замок. Дверь скользнула в сторону, и в купе ворвался дворецкий Улгар с топориками в руках. Коробейник ловко отъехал на заду к самому окну, спасаясь от удара обухом по черепу, и с неожиданной для его тучноватого тела ловкостью пнул Улгара ногой в живот. Из его широких рукавов будто сами прыгнули в ладони два пистоля, которые соглядатай не замедлил разрядить в дворецкого.
За мгновение до выстрела дворецкий метнулся в коридор, где застыл, вжавшись в стену. Соглядатай рукояткой пистоля разбил стекло, выкинул из окна свой мешок. Подхватил на руки кошку и нырнул головой вперед в сгущающиеся сумерки.
— Что здесь случилось? — спросил Савина у дворецкого, который застыл, выглядывая в разбитое окно.
Тот молча протянул герцогу оброненную соглядатаем слуховую трубку. Анже повернулся к барону.
— Ты был прав, а я осел. За нами действительно следили.
— Знать бы кто.
— Моя собственная охранка или люди Фавелов. Наше инкогнито под угрозой.
— Господа, господа, — кудахтал проводник. — Позвольте принести вам извинения. Если вам угодно перебраться в другое купе…
— Нам угодно, чтобы нас оставили в покое, — мрачно обронил Савина.
Проводник испарился. Все попытки угрозами, уговорами и подкупом вызнать у него, кто ехал в купе, ни к чему не привели.
— Загадкой больше, загадкой меньше, — подвел итог Савина. — Предлагаю на следующей же станции сменить полоз. Во избежание неприятностей.
Неприятности обещали застигнуть их гораздо раньше.
Он поднялся на ноги, отряхнулся с преувеличенной старательностью. Кошка сидела на насыпи и вылизывала шерстку. Они обменялись с кошкой взглядами. Кошка мяукнула.
— Совершенно с тобой согласен, — сказал «коробейник». — Нам следует поспешить с докладом к нашему господину. Новости, несомненно, его обрадуют.
Присев на корточки, он развязал горловину мешка и зарылся в него чуть ли не с головой. Спустя некоторое время «коробейник» извлек из мешка палку с насаженной на нее мертвой высушенной головой лошади. Он оседлал ее как безумец, собравшийся поиграть в «лошадки».
— Прыгай скорее ко мне, дорогая, — пригласил он кошку, и та не замедлила вскарабкаться ему на плечи.
Кошка выпустила когти, цепляясь за одежду соглядатая. Тот одобрительно кивнул, подхватил мешок.
— Н-но! Н-но! — выкрикнул он, припрыгивая на месте, и добавил несколько щелкающих слов, похожих на язык тангу.
Налетел ветер, закружил пыль и будто смахнул с насыпи «коробейника» с его безумной игрушкой. Только остались глубоко впечатанные в землю черные, словно выжженные следы конских копыт.
Глава III Снежные люди
Остроги сдались через час после начала штурма. Построенная еще во времена Орды крепость слыла самым суровым казематом на Акмеоне. Выйти из нее, минуя хитроумно расставленные посты охраны, скорострельные вышки и ловчие ямы, было действительно непросто. Войти же, имея пару «Рудокопов» с окованной железными листами кабиной, оказалось легче легкого.
Копатели сокрушили ворота Острогов ковшами. Следопыты Мая споро сняли скорострельщиков, а пестрая ватага Юриса бросилась отворять подвалы с каторжниками.
Все закончилось с первыми весенними лучами солнца. Те стражи, которым хватило ума сдаться, пошли под черный нож. Начальника Острогов растерзали раньше, чем до него добрались слуги Льда. Опьяневшее от мести и нежданной свободы население крепости бурлило во дворе, соорудив из вымазанных кровью тряпок флаги бунта.
— Смерть саманцам! Смерть хамонцам! Смерть поработителям! — разорялся с крыши «Рудокопа» каторжник с клейменым лицом и в грязном фартуке угольщика.
Понимающий в тюремной масти определил бы в нем преступника короны, сосланного за подстрекательство к бунту. Таких в Острогах, суровой милостью Наместника Ардова, сидело немало. Большинству — все той же милостью — рвали язык, но этому крикуну повезло.