Он протиснулся мимо Михи, затопал по ступенькам наверх. С обшлагов его куртки летели брызги.
— Тинкин заболел, — пояснил Дан. — Сходи за водой, пожалуйста, его надо обтереть и напоить. У парня жар. Ведро на кухне.
Миха бросился за ведром.
Набрав талой воды из колоды за домом, Миха с пыхтением втащил ведро наверх. Дверь в комнату Тинкина была распахнута. Даже в коридоре были слышны скверные запахи — пота, скисшей браги, рвоты. Зажимая нос рукавом, Миха вошел, поставил ведро на пол.
Тинкин одетым лежал на разобранной кровати. Двумя руками он сжимал свой посох, притиснув его к груди. На белом лице горели пятна лихорадочного румянца.
— Давай воду сюда, — Дерих показал рукой к изголовью. — У него жар, буду его обтирать. А ты помоги Дану раздеть парня.
Тинкин застонал сквозь зубы. Стон был исполнен такой боли, такого страдания, что у Михи похолодела спина.
— Что с ним? — спросил он.
Дерих молча нагнулся, окунул в ведро тряпицу.
— Лихорадка, — пояснил Дан. — Где-то на юге он ее подхватил, все никак не выведем. Чуть простынет, и все по новой.
— Вы болтать будете, уважаемые? — прикрикнул на них Дерих. — Или все же делом займетесь?
— Давай, Миха, я буду его держать, чтобы не взбрыкнул, — Дан осторожно прижал Тинкина к кровати огромными ладонями. — А ты тащи с него сапоги.
Миха послушно принялся расстегивать многочисленные пряжки на ботфортах сквайра. Дерих отжал губку и бережно положил на лоб Тинкина.
Тинкин снова застонал. Его худое тело неожиданно выгнулось дугой, да так, что даже силач Дан не смог его удержать. Ногой Тинкин едва не свернул Михе нос.
— Тише, тише, — Дан изо всех сил сдерживал брыкающегося товарища. На покрасневшей шее великана вздулись жилы.
Внезапно Тинкин перестал биться, только дрожал крупной дрожью. Его глаза широко открылись, сверкнув выкаченными белками. И он забредил.
— Опять горит дубрава, — говорил он. — В ее пепле зреет предательство, как черное яйцо мантикора. Слеп доверившийся носителю ядовитого жала. Слова клятвы развеет ветром, и кровь прольется. Кровь прольется. Кровь прольется.
Голос Тинкина стал чужим, скрипучим. Слепой взгляд буравил потолок, тщась прозреть его и увидеть хоровод звезд над Паромом.
— Слышу их шаги, — хрипел Тинкин. — Они идут на восход, на восход черной звезды. Она указывает им путь, вечно голодная пожирательница миров. Они уже рядом, я слышу их шаги за стеной.
— Ты что, дружище, — увещевал Тинкина Дан. — Это ты деда Ойона разбудил, он за стенкой шаркает.
Тинкин его не слышал. Он застыл в каменной неподвижности. Жили только пальцы, перебирая узор зарубок на посохе.
— В проклятой земле спит сердце стража небес и спят исчадия разрушения. Мертвый властелин ждет наследника ледяной короны. И он дождется.
«Это не простой бред, — подумал Миха. — Я видел в снах то, о чем он говорит».
— Я вижу троих. Безликий наследник проклятия, однорукий король и человек с ледяным сердцем — они то-же близко. Я вижу…
Что здесь происходит? — раздался голос деда Ойона.
— У нашего парня лихорадка, — Дерих недружелюбно глядел на старого тангу.
Дед Сова вошел в комнату, потянул воздух крючковатым носом.
— Не похоже, — усомнился он.
— А на что похоже, по-твоему? — набычился карлик.
— Похоже, что он говорит с духами.
Дед Ойон подошел к кровати. Наклонился над бормочущим Тинкином, вгляделся в лицо сквайра.
— У него есть дар, — сказал тангу. — Ваш друг от рождения отмечен. Его душа — душа шамана. Но тело — тело совсем не готово.
— Слушай, старик, завязывай, — начал Дерих, но Дан прервал его, положив руку на плечо.
— Говори дальше, лесовик, — сказал великан.
— Его тело — тело воина и охотника, но не шамана. Воину нельзя говорить с духами. Духи заберут у него разум, выманят душу из тела и поселятся в нем. Хорошо, если на время, а могут и навсегда.
— И что нам делать?
Дед Ойон на секунду задумался.
— Для начала забрать его палку. Он нащупывает ею дорогу в мир духов.
— Ха, — Дерих усмехнулся. — Забери, попробуй. Когда на Тинкина находит, даже мы с Даном не можем вырвать у него Осу.
Дед Ойон взял тряпицу, которой Дерих обтирал лоб Тинкина. Обернул ею руку и осторожно взялся за палку сквайра. Словно почувствовав его прикосновение, Тинкин в бреду сжал Осу так, что костяшки посинели.
Не отпуская посох, дед Ойон наклонился к самому уху Тинкина и прошептал несколько слов.
Руки Тинкина неуверенно разжались. Он выпустил Осу. В то же мгновение с ним произошла удивительная перемена. Все тело расслабилось, глаза закрылись. Он задышал глубоко и ровно.
Миха едва не прыснул, глядя на одинаково изумленные лица Дериха и Дана. В этот момент они были действительно похожи на братьев.
— Что ты ему сказал? — выдавил Дерих.
Дед Сова подобрал упавшее на пол одеяло и тщательно завернул в него посох Тинкина.