Дэвид засмеялся. Рассказ шел своим чередом, и он невольно проникался поэзией жизни на далеких и экзотических островах, кровь его разгоралась, ему хотелось оказаться там... но рассудок протестовал, нашептывая, что такое попросту невозможно, что так бывает только в сказках. К тому же Дэвид хорошо знал, что его друг склонен уснащать свои рассказы несуществующими подробностями и сильно приукрашивать их.
– У них даже пища горячит кровь, – продолжал Дик. – Я уже говорил это, но не боюсь повториться. В праздник, называемый
– Музыка, песни, танцы. Так у них все это есть?
– Ну что значит музыка? Из музыкальных инструментов у них только полые тыквы, трещотки, барабаны. Зато голоса превосходные, чаще всего бархатные, низкие, и слух великолепный. Насчет слов песен ничего не могу сказать, я там не так долго был, чтобы научиться языку, но танцы до того выразительны, движения так много говорят, что все и так ясно. Поверь, дружище, и у мертвеца зашевелится в паху от такого зрелища!
– По-моему, все это так и просится в одну из твоих неприличных песенок, – заметил Дэвид.
– Устами младенца глаголет истина! – Дик хлопнул себя по колену. – Почему это не пришло мне в голову? Должно быть, разнежился в провинции и отупел.
Склонив голову набок, он полуприкрыл глаза и начал шевелить губами. Дэвид не раз видел друга в творческих муках, поэтому сидел молча, с улыбкой предвкушения на губах.
– Вот оно, вот оно... – забормотал Дик и вдруг вскочил. Сдвинув на затылок воображаемую шляпу, он сделал изящный жест воображаемой тростью, раскланялся перед воображаемой публикой и запел на модный мотивчик:
Дик умолк, и лицо его омрачилось.
– Боже мой, что за бессмыслица, что за ерунда! – Он издал стон и повалился на стул. – Ну вот, муза покинула меня!
Дэвид от души забавлялся. Дик бросил на него обиженный взгляд и разом прикончил свое шерри. После этого в беседе наступила заминка. Дэвид снова наполнил стаканы, и друзья устремили взоры вдаль, задумавшись каждый о своем. Дэвид признался себе, что рассказ и даже нелепая песенка друга произвели на него огромное впечатление. Он дал себе слово поскорее найти предлог, чтобы увидеть Лилиа Монрой.
С течением времени Лилиа смирилась с происходящим и даже увидела в нем приятные стороны. Ее уже не раздражали уроки хороших манер, а уроки английского доставляли ей наслаждение, и она гордилась своими успехами. Нет, она, конечно, не отказалась от мысли вернуться на Мауи, но, как человек здравомыслящий, пришла к выводу, что год пролетит куда быстрее, если проводить время с пользой и удовольствием.
Как ни странно, девушка теперь ежедневно бывала у озерка, хотя уже не ощущала прежней беспечности. Окрестности озерка напоминали о нападении, поэтому на них как бы лежал отпечаток смутной угрозы. Однако врожденная независимость и отвага заставляли девушку бросать вызов силе, пытавшейся разлучить ее с этим источником упоительной радости.
Как-то в чудесный солнечный день она, по обыкновению, целый час плавала и ныряла, потом приняла солнечную ванну на плоском валуне, сделала несколько прыжков с уступа и наконец оделась. Все шло как обычно, но постепенно Лилиа овладело неясное беспокойство.
Обычно она привязывала Грозу под огромным деревом, дававшим густую тень в любую жару. Трава у корней росла редкая, но сочная. При виде хозяйки лошадь подняла голову и тихо заржала. Девушка приласкала свою любимицу.
Она уже потянулась к поводьям, чтобы отвязать их, когда услышала звук крадущихся шагов. Сердце ее неистово забилось, в горле пересохло. Лилиа круто повернулась. Он был уже совсем рядом – тот самый человек с мертвенно-серым лицом! На сей раз он пришел не с пустыми руками, судя по тому, что одну из них прятал за спиной. Оказавшись как бы в ловушке между ним и лошадью, Лилиа не могла даже попытаться бежать.
– В тот раз тебе было смешно, – произнес он голосом безжизненным и при этом угрожающим. – Посмотрим, кто из нас будет смеяться сегодня.