Сердце мастера

– Месье Рошфор – человек богемный. Насколько я знаю, он обретается на какой-то старой барже на Сене. Кажется, в районе Булонь-Бийанкур, – не выдержал агент. – Но точнее сказать не могу – это может стоить мне карьеры.

Горячо его поблагодарив за отзывчивость, Оливия выпорхнула из дверей заведения.

Присев на лавчонку, воткнутую прямо посередине тротуара, она достала смартфон и вошла в поисковик, извлекавший информацию о людях из недр «глубокого Интернета». Ей было достаточно ввести полное имя и название района, который назвал ей клерк, чтобы узнать все необходимое. Бывший ученик Монтравеля, Луи Рошфор, действительно арендовал каюту на коллективной барже «Мираж», пришвартованной в черте этого густонаселенного парижского пригорода.

Добраться до Булонь-Бийанкур оказалось несложно – такси, проворно лавируя в тугом автомобильном потоке, под ритмичный музыкальный речитатив на малопонятном языке домчало ее так стремительно, что она не успела опомниться.

Возле пешеходной набережной, усаженной плакучими ивами, покачивалась на воде мирная эскадра из нескольких жилых барж. «Мираж» оказался в арьергарде, замыкая цепочку колоритных плавучих домов. На него вел шаткий откидной мосток, по которому Оливия, держась за поручни, попала на палубу.

Верхняя часть баржи напоминала озелененную солнечную веранду, где стояли шезлонги, сложенные зонтики и внушительные горшки с растениями. В этот час палуба была пуста, хотя день выдался ясный, и где-то вдалеке, на противоположном берегу, заливались, соревнуясь друг с другом, невидимки-соловьи.

Оливия заглянула в распахнутую дверь капитанского отсека, который был переделан под гостиную, совмещенную с кухней. Повсюду лежали книги, на журнальном столике дымилась недопитая чашка кофе, в углу задорно тикали напольные часы.

– Вы кого-то ищете? – раздался приветливый голос, и Оливия обернулась.

Перед ней, вытирая руки клетчатым полотенцем, стояла полноватая женщина.

– Извините за вторжение, я никого не увидела на палубе и позволила себе войти, – произнесла Оливия, виновато улыбнувшись.

– Ничего страшного, у нас же нет дверного звонка, – успокоила ее хозяйка. – Да и потом, когда живешь на барже в окружении богемы, привыкаешь держать дверь нараспашку: постоянно кто-то уходит и приходит безо всякого приглашения.

– Скажите, а месье Луи Рошфор ведь здесь обретается?

Женщина удивленно вздернула бесцветные брови.

– Давненько им никто не интересовался – вот обрадуется старик… Спускайтесь по лестнице вниз и идите вдоль кают до кормы – там еще одна палуба. Скорее всего он дремлет в кресле или рисует.

Нижний корабельный ярус состоял из десяти кают с круглыми окошками-иллюминаторами, из некоторых раздавалась музыка, тянулся сигаретный дымок. В других было темно и тихо. В хвостовой части судна обнаружился компактный дек, где стояли четыре матерчатых кресла и квадратный, грубо сколоченный стол. Оттуда открывался вид на пышный лес в зеленоватой дымке набухающих почек. Пахло свежестью речного простора и дымной горечью далекого костерка…

Спиной к Оливии сидел одинокий худощавый человек в вязаной шапочке. Мужчина был настолько неподвижен, что его можно было принять за элемент корабельного декора, если бы не исходившее от него монотонное бормотание, нарушавшее речную тишину. Она обошла его справа, стараясь ступать как можно увереннее, чтобы он услышал ее приближение, и, заглянув ему в лицо, вздрогнула от удивления: с обветренного морщинистого лица на нее смотрели выразительные, не по-стариковски яркие глаза.

Внимательно изучив ее с ног до головы, Рошфор перестал бормотать и прошамкал с характерным для носителей зубных протезов причмокиванием:

– Приветствую вас, мадмуазель! Вы, наверное, Бруно ищете? Все красивые девушки, приходящие сюда, ищут Бруно.

– Нет, месье Рошфор, мне нужны вы…

– Вот так дела, – старичок подтянул к себе рукой пустое кресло и жестом предложил ей присесть. – Бывает, месяцами не с кем словом перемолвиться… а тут такой сюрприз. И чем же я обязан удовольствию вас лицезреть?

– Вашей биографии, месье. Вернее, вашему близкому знакомству с Дорой Валери. Я занимаюсь арт-журналистикой и пишу о ней очерк.

– Ах, журналисты… – разочарованно протянул Рошфор. – Вашего брата я всегда недолюбливал. Вы как стервятники, которые стремятся разворошить птичье гнездо и поскорее улететь с добычей.

– В мои планы не входят спекуляции на тему взаимоотношений Доры и мастера. Меня просто заинтересовала ее семейная история…

Рошфор взглянул на нее задумчиво и пожевал губами.

– И что конкретно вы хотели бы от меня услышать?

– Вы же хорошо их знали. И даже жили бок о бок в доме Монтравеля одно время. Дора тогда, кажется, вела дневник…

– Она действительно делала какие-то записи, говорила, что для младшего брата. Семья бросила его в Одессе, и мальчишка сгинул в безвестности. Дора так его и не отыскала. А про дневники ничего вам сказать не могу, мадмуазель. Если они и были, то искать их нужно в Кольюре – там много личных бумаг осталось на хранении, поспрашивайте в музее.

Оливия покачала головой в знак согласия.