Сердце мастера

– Что ж, вы не ошиблись, господин Волошин, – Оливия достала из тетради выцветший листок и протянула его коллекционеру. – Вот свидетельство о рождении Якова. Имя его матери – Дора Розенталь. А от отца только прочерк остался… Вы сами потом прочтете.

– Ну, а что еще любопытного пишет моя выдающаяся бабушка? – поинтересовался он, хищно поглядывая на тетрадь в руках Оливии.

– Там целая жизнь… И ее, и Монтравеля.

– Что ж, я ваш должник, Оливия. – Волошин открыл портфель и вытащил оттуда большой плотный конверт. – Вот оригиналы для господина Лаврова. Надеюсь, ему удастся изобличить этого афериста…

Оливия просмотрела документы – все было на месте.

– Скажите, Ной Яковлевич… А почему вы вообще решились доверить мне поиски дневников? Вы могли бы обратиться в детективное агентство или подрядить того же Рувэ… Ведь это он продал вам первую часть записок.

– Для профессионального детектива такое задание показалось бы трудновыполнимым – у меня не было никаких вводных: фактически ищи то – не знаю что. А Рувэ мне в этой просьбе отказал… Первая часть дневников попала к нему случайно: их ему отдали «в нагрузку» к нескольким картинам Монтравеля какие-то обнищавшие фабриканты. И Рувэ тут же сплавил весь набор мне. А для поиска продолжения ему пришлось бы привлекать профессионала, который бы, к тому же, хорошо владел русским… В общем, он решил, что дело того не стоит.

В голосе Волошина Оливия уловила нотки раздражения – похоже, этот пренебрежительный отказ стал последним и решающим пунктом в списке претензий коллекционера к арт-дилеру. Параллельно вскрылись «теневые игры» Рувэ за спиной Раевского – и судьба дельца была предрешена.

– А в январе, – продолжил он, – мне неожиданно написал господин Лавров. Представившись, он так убедительно попросил дать вам интервью, что я подумал – отчего бы не рискнуть. Даже если бы вы не сумели справиться с поисками записок сами, оставался шанс, что Лавров окажет вам поддержку. Просить его об этом напрямую я не стал: не того масштаба проект, чтобы предлагать его известному инвестигейтору. Словом, я решил подойти к этому вопросу… опосредованно.

Оливии показалось, что ей дали пощечину.

В голове навязчиво фонило, а в груди, как в силках, что-то трепыхалось и рвалось…

Заметив ее состояние, Волошин осекся:

– Похоже, я вас огорчил… Но, посудите сами, Оливия, вы же еще студентка! Не мог же я рассчитывать, что вы откопаете бумаги Доры без посторонней помощи! Предлагать дело вашему спутнику смысла не имело: он ведь не частный детектив, чтобы на заказ работать. В общем, это был чистой воды оппортунизм… Однако именно благодаря вам, – он сделал упор на последнее слово, – мой план сработал!

Оливия смотрела перед собой неподвижными глазами.

Выходит, Родион ее обманул… Без его тайного вмешательства интервью бы не состоялось. Видя, как она переживает, что ее попытка установить контакт с русским коллекционером ни к чему не привела, он написал Волошину сам. Подарил ей авантюру, как дарят желанную игрушку капризному ребенку, совершенно наплевав на то, что это была ее идея, ее самостоятельный проект! И ткнул ее носом в очевидное: она навсегда останется маленькой приставкой к его большому имени…

Оливия молча положила тетрадь на скамью рядом с коллекционером и поднялась.

– Мне пора, Ной Яковлевич. Уверена, скоро о вас заговорят как о владельце уникального собрания работ Октава Монтравеля.

– Еще как заговорят! Имя скульптора сегодня несправедливо забыто. Но при правильной подаче из истории Доры можно сделать громкий медийный проект. Вы только представьте: русская революция, Гражданская война, побег в Париж, встреча с мастером… Тщетные поиски сына, канувшего в водоворот репрессий… А потом Вторая мировая, Сопротивление, таинственно исчезнувший шедевр… И вдруг, – в возбуждении он принялся мерить зал шагами, нервно жестикулируя, – уже в новом столетии единственный внук Доры, объявившийся в России, являет миру коллекцию творений великого француза, которую собирал всю жизнь… По-моему, бомба!

– Несомненно. Но в первую очередь потому, что спрос на работы мастера тут же взлетит.

Волошин помолчал, а затем произнес:

– Вы мне сразу понравились, Оливия. В вас чувствуется ум, сила характера и в то же время присутствует душевная уязвимость. Такой же была моя бабка, Дора. Вот, возьмите… Он протянул ей листок.

Это была практически точная копия наброска, который ей подарил Родион.

– Откуда у вас это?

– Даже и не вспомню, у кого я его купил. Такая мелочь… Монтравель делал сотни рисунков прежде, чем приступать к работе над скульптурой – он называл их «состояния». В тяжелые времена этими «состояниями» он расплачивался – неудивительно, что они расползлись по всему свету. Оставьте эскиз себе – в память о нашем знакомстве.

Спорить Оливии не хотелось. Они сунула листок в сумку и направилась к выходу.

– Подождите! – окликнул ее коллекционер в последнюю секунду. – А об исчезновении «Итеи» ничего нового, случайно, не выяснилось?

XXIX

Наводка