Сердце мастера

– Так вот, понимаешь, при отрицательном градусе стрельбы такие пушки оказывались бесполезны, – рядом с Волошиным плюхнулся грузный мужчина средних лет с лицом старшего научного сотрудника. Его спутник – бледный юноша, то и дело отирающий потный лоб тыльной стороной ладони, пристроился рядом, взирая на знатока с пиететом.

– Скажите, а что здесь за спектакль? – рискнул уточнить у них Волошин.

Мужчины покосились на него с подозрением, но все же ответили.

– Как что? Летний культурный фестиваль… Реконструированы эпизоды войны 1812 года, а вот там – еще одна площадка. Называется «Русские в Париже».

– Ну да, ну да, – закивал Волошин. – В Париже – русские. Конечно…

Собеседники, укрепившиеся в мысли, что гражданин находится в неадекватном состоянии, отодвинулись от него подальше.

Сделав над собой усилие, Волошин поднялся со скамьи и побрел к выходу из сквера, пытаясь вспомнить, где он оставил свою машину.

Возле зеленоватого пруда расположилась группа шахматистов. Они жили своей, не связанной с наполеоновскими походами жизнью. Потирая подбородки и то и дело поправляя матерчатые кепки, они кружили вокруг гигантской шахматной доски, рисуя пальцами в воздухе какие-то комбинации и тихо переговариваясь. Среди них выделялась пара озадаченных пенсионеров, которые, судя по всему, давно и безотрадно разыгрывали свою тупиковую партию.

Притормозив возле клетчатого поля, Волошин встрял:

– Чего тут думать! Французская защита, гамбитный вариант…

Игроки, как по команде, уставились на странного прохожего: до блеска выбритый череп, дорогая рубашка с оторванными верхними пуговицами, потные разводы на мощной груди… И совершенно шальные глаза человека, который только что пережил сильное потрясение.

– А ну, мужики, расступись, – деловито произнес самый старший и самый наблюдательный. – Не видите – гроссмейстеру надо отыграться.

Благодарно кивнув, Волошин занял его место и тут же почувствовал, как к нему возвращается былое красноречие.

– Ну, – воскликнул он, отирая о добротные итальянские штаны свои вспотевшие ладони и заговорщицки поглядывая на окружающих, – попытаем удачу в любимой игре…

– Удача – дама вероломная! Не ко всякому в руки идет, – ядовито заметил какой-то очкарик.

О вероломных дамах коллекционер слышать сейчас не мог…

– Знаете, что говорил Бобби Фишер[44] по поводу женщин? – скрежетнул он зубами.

– И что же?

– «Шахматы – лучше».

XXXVII

Седьмая аллея

Отжав волосы, она замотала их в узел на затылке и опустилась рядом с Родионом на песок – такой же горячий, как и его ладони, которыми он тут же принялся размазывать по ее спине густой, как тимьяновый мед, солнечный крем.

Этот крохотный пляж рядом с розовым гротом Оливия помнила с детства. После того как их афинский дом превратился в пепелище, они ненадолго поселились на Корфу, и отец часто приводил ее сюда. Потом, уже совсем взрослой, она сбегала на свой «таинственный остров» с книжкой и полотенцем. Он снился ей парижскими ночами, когда неистовствовал дождь и тоска по дому становилась невыносимой. А в солнечные дни, когда от Сены долетал ленивый ветерок, Оливия садилась у воды и представляла, как накатывает на пологий берег прозрачная волна, как чертят в небе зигзаги серебряные чайки, как утробно гудят вдалеке грузные паромы…

– Я все хотел тебя спросить… – произнес вдруг Родион, протирая футболкой стекла солнечных очков. – О том, что «Итея» завещана Дорой государству, ты узнала из ее дневников?

– Конечно, нет. Просто Люпен, которому отошло ее наследство, рассказывал мне, как он вызывал оценщика из TEJEAN – хотел поскорей определить, что и за какие деньги можно продать…

Она поправила впивающуюся в кожу бретельку и устроилась на песке поудобнее.

– Ну и?

– В этом аукционном доме стажировалась Габи… В общем, я попросила ее навести справки. «Итеи» не было в списке работ мастера, завещанных Люпенам. Куратор парижской галереи Монтравеля, где хранится часть его наследия, тоже о ней ничего не слышал.

– И все же мы пошли ва-банк: не будь Дора так предусмотрительна, сейчас со всех сторон слетелись бы стервятники – шутка ли, десять миллионов!

– А разве можно выиграть не рискуя? – парировала Оливия. – К тому же ты сам предложил мне отыскать «Итею»! И, если честно, я тебе очень за это благодарна…

Небо покачнулось и выровнялось, окатив Родиона искристыми синими брызгами.

– А ведь началось все с простого наброска, – заметил он, потягиваясь. – Кто бы мог подумать полгода назад, куда он нас заведет.

– Ну, не такого уж простого, – возразила Оливия, – он все же принадлежит руке большого мастера! Так по крайней мере утверждают аукционщики…

И, опустив ладонь на его горячий живот, окольцованный плотной резинкой купальных трусов, она игриво добавила:

– А не пора ли нам… пообедать?

– Пора обедать! Вы слышите меня, месье? Уже половина первого! – голос медсестры вырвал его из сладостной дремы, которой он с упоением предавался, сидя в мягком кресле на террасе провансальского пансиона. Вяло отмахнувшись, Тристан Леру вновь смежил веки, пытаясь досмотреть свой лучший сон.

А снилось ему послевоенное детство…