Сердце мастера

Лишь спустя мгновение он понял, что эти зыбкие очертания, эта уравновешенная гармония – образ женщины. Родиону казалось, она осязаема: прикоснись – и почувствуешь трепет шеи, округлость плеча, хрупкость ключиц, нежную уязвимость яремной ямки… Удлиненная фигура, слегка опущенная голова, а руки откинуты назад, будто она входит в воду, преодолевая ее сопротивление…

– Много лет я ее берег, – голос торговца вернул Родиона к действительности. – Не продал, не выменял, не заложил, а ведь бывали моменты, когда за тепло и воду платить было нечем. Но ничего, выкарабкался! Она мне досталась от Кристофа Магрэ – антиквара, который принял меня в дело еще мальчишкой, обучив ремеслу. Не сделай он этого, еще неизвестно, что бы со мной, калекой, стало, – его изувеченные артритом руки встрепенулись, как испуганные птицы.

Родион молчал, ожидая, когда перед ним целиком развернется полотно истории. Двадцать лет в расследовательской журналистике научили его терпению: чтобы в потоках вымысла нащупать зерно истины, требовалось дать источнику выговориться, и лишь потом, затягивая силки, задавать ему вопросы. В том, что перед ним работа большого мастера, Родион не сомневался. Любопытно было бы узнать ее происхождение…

– Кристоф был отчаянный библиофил! Он собирал редкие книги всю свою жизнь, что-то продавал, а что-то оставлял себе. Попадались ему и совершенно уникальные экспонаты… В тысяча девятьсот пятьдесят шестом из французской Каталонии на «блошинку» привезли целую библиотеку – кто-то из старьевщиков переворошил там все чердаки[9] и притащил в Сент-Уэн фургон макулатуры. В этом «сельском архиве» Кристоф и обнаружил несколько блокнотов в добротном переплете – все отпечатаны на такой же характерной бумаге, – он указал подбородком на рисунок, который Родион держал в руках. – Видите внизу монограмму? Присмотритесь, это же инициалы «О.М.». Он был великий экспериментатор, Октав Монтравель. Сам производил и смешивал краски для ниток, из которых ткались его гобелены, сам сооружал арматуры для своих скульптур, сам делал бумагу для рисунков и сангин… И какую бумагу! Представьте, он производил ее из старой одежды и белья – покупал барахло у тряпичников и на своей мануфактуре под Парижем превращал его в отборную бумагу с добавлением нитей шифона.

– Вы подводите меня к тому, что это – рисунок Монтравеля? – поинтересовался Родион у собеседника, стараясь скрыть свой скептицизм.

– Мне трудно будет вам это доказать, – усмехнулся старик, сверкнув зубными коронками, – у работы нет внятного провенанса[10]

. Но подлинность бумаги, на которой она выполнена, неоспорима. Монтравель всегда носил при себе рабочий блокнот – он постоянно делал зарисовки. Десятки, сотни набросков одного и того же в поисках Идеи. Ведь вопреки распространенному мнению, Монтравель ваял не обнаженных женщин. Он воплощал чувство, понимаете, очеловечивал мысль… Если вы заглянете в его галерею или пороетесь в архивах, уверен, найдете десятки подобных блокнотов.

– Но у меня в руках не блокнот, а один лишь листок… Хотя и с монограммой.

– Кристоф продал все найденные им рабочие тетради на аукционе еще в шестидесятые. Наведите справки и убедитесь. А рисунок приберег… Знаете, что здесь изображено? «Итея». Это набросок к скульптуре, над которой Монтравель трудился перед самой смертью. Он ее так и не закончил. Ему тогда позировала Дора… Дора Валери́. Это имя, я надеюсь, вам знакомо?

Родион отрицательно покачал головой, хотя ему показалось, что о Доре он когда-то уже слышал.

– Его русская натурщица, его эгерия, муза и наследница. Женщина с впечатляющей судьбой и… совершенно потрясающим телом!

С последним Родион спорить не мог. Ему вообще не хотелось спорить – внутренне он уже решился на покупку, хотя понимал, что приобретение это спорное. Но ведь он и не искал артефакт с родословной! Он хотел подарить Оливии впечатление, вещицу с историей…

Вот все и совпало.

– Вы можете произвести атрибуцию[11] рисунка, это будет совсем несложно, – добавил старик, открывая записную книжку в засаленном тканевом переплете и перелистывая ее страницы узловатым пальцем. – Где же… а, вот вам проверенный контакт – они опытные эксперты.

– У меня к вам последний вопрос, месье…

– Леру.

– Почему вы решили продать этот этюд мне? Ведь при удачном стечении обстоятельств большой аукционный дом выложил бы за него значительную сумму…