Сердце мексиканца

Аля очнулась после суток забытья под легким покрывалом в одном белье. Рядом на стуле лежала стопка ее одежды, пахнущая незнакомым кондиционером, и висело длинное льняное платье почти ее размера. На тумбочке у кровати стоял кувшин с ледяной водой. В углу валялся рюкзак. Чемодан, похоже, так и уехал дальше в Плайю — веселиться, пить коктейли, купаться в Карибском море и ездить на экскурсии в Чичен-Ицу и Тулум.

Единственной женщиной кроме нее тут была низенькая старушка, темная и сморщившаяся, похожая на чернослив. Она постоянно что-то готовила в огромных кастрюлях на плите в тесной кухне, находящейся наполовину в доме, наполовину во дворе. В первый раз завидев пошатывающуюся от слабости Алю, она всплеснула руками и начала болтать на испанском часто и быстро, словно рассыпая по полу горох, и некуда было вставить никакое «но компрендо». Какое уж тут непонимание, по интонациям все ясно: просят ее вернуться в постель, пить водичку и не ходить босиком.

Заодно она жестами, как смогла, объяснила Але, что выходить со двора и забираться глубоко в заросли окружающих его деревьев не стоит, потому что там водятся змеи. Причем не только на земле, но и свисают с веток, и встретиться с ними глаза в глаза будет не самым приятным опытом. Пантомима была весьма убедительна.

Может, это было и неправдой, откуда Але знать, но проверять на собственной шкуре не хотелось.

На утоптанной площадке, прямо под жарким солнцем, стояло несколько машин, в том числе тот пикап, на котором ее привезли. Но, увы, водить Аля не умела — как-то не готовила ее жизнь к тому, что придется спасаться бегством из плена в Мексике. В какую сторону идти пешком по дороге, и как долго, и не поймает ли она снова солнечный удар, как уже умудрилась за недолгий путь сюда, — тоже не была уверена. Планы на побег пришлось пока отложить.

В рюкзаке нашлась косметика, зубная щетка с пастой и парочка блоков сигарет и стиков для электронки. Еще одна пачка печенья, документы, ноутбук и запасные носки. Увы, сменное белье, как и все остальные ее вещи, осталось в чемодане, поэтому приходилось вечером быстро стирать трусики и футболку в раковине и вешать сушиться на перекладину стула, загораживая джинсами. И надевать на голое и влажное после душа тело единственное, что оставалось, — льняное платье. Это выглядело недвусмысленным приглашением, и Аля ждала визита Хесуса на вторую и на третью ночь с дрожью и отчаянием.

Она не представляла уже, как отреагирует на него. Сейчас хотелось выцарапать глаза и оторвать яйца, но что-то подсказывало, что в реальности все будет иначе.

Он не приходил.

В гостиной и во дворе шумели до глубокой ночи, что-то пили, смотрели телевизор, смеялись тем самым громким мужским смехом, от которого инстинктивно съеживается любая женщина, даже если она не в ловушке незапертой комнаты и почти раздета.

3

На четвертый день плена вся банда умотала куда-то на машинах прямо с утра. Вернулись они только к вечеру, веселые, возбужденные и пьяные, и продолжили праздновать прямо во дворе рядом с домом. Разожгли огромный костер, и его рубиновое пламя соперничало в кровавости оттенков с алым закатом, разливавшимся ручьями по верхушкам деревьев. От огня через двор тянулись длинные черные тени, изломанные и страшные. В одной из машин включили музыку, но за шумом веселья двух десятков мужчин Аля не слышала ничего кроме низких частот, ритмично бьющих в землю.

Казалось, там творится какой-то обряд — вот-вот появится камень, ритуальный нож и шаманы взовут к богам солнца и дождя. Тени перечеркивали лица тех, кто ходил от дома к костру, принося лепешки и миски с мясом и овощами, делали их похожими на индейцев, подготовившихся к ритуалу жертвоприношения.

Аля сидела, закутавшись в покрывало, и, несмотря на то что дневная жара еще не ушла из комнаты, ее била дрожь. От гулкого ритма, мелькающих отсветов огня и криков мужчин в глубине живота рос инстинктивный звериный ужас и ощущение, что сегодня что-то изменится.

И никаких вариантов для перемен к лучшему она не видела.

Ее клонило в сон, но стоило прикрыть глаза, как очередной крик раздавался словно прямо рядом с ней, и она вздергивала голову, ощущая, как мечется в груди сердце, пытаясь выпрыгнуть через горло и забиться рыбкой на деревянном полу.

Скрип двери заставил сердце замереть, застыть, заткнув Але горло, чтобы она не закричала раньше времени.

То, что пытался изобразить Хесус на своем лице, было, наверное, улыбкой. Но его взгляд был злым и темным, и получался скорее оскал. От него пахло алкоголем и свежим молодым потом. Аля на секунду прикрыла глаза, а когда распахнула обратно, он уже рылся в ее рюкзаке. Перебирал флаконы с разноцветными жидкостями, открывал их, нюхал, бросал на кровать. Аля подбирала ноги, будто пытаясь убежать от прибоя, который вот-вот утащит ее в темную глубину.