Сердце метели

Наташа пошла к собору. В этот миг зазвонили колокола, и ей показалось, что и в этом веке, и в прошлом она проходила здесь много раз, оплакивая свою жизнь и любовь, терзаясь виной перед другой женщиной, мучаясь неверностью любимого, моля Бога о прощении, о покое, о ребенке. Храм был огромен и пуст, оштукатуренная каменная кладка облупилась, только в дальнем маленьком приделе шла служба. Она подошла ближе, пройдя мимо плачущих старых и молодых женщин в темной одежде, и догадалась, что идет отпевание. Она не поняла, стар или молод покойник, заметив только острый желтый профиль и мозолистые пальцы, сложенные на груди. Остановившись, чтобы купить свечу, вдруг вспомнила — на прошлой неделе в Питере от инфаркта умер актер, ровесник Никиты — тридцати шести лет. И вдруг подумала: «Господи, умри он завтра, что со мной будет? Разве я вспомню о том, что произошло вчера? Нет, я вспомню всю его любовь, нежность, все, что нас связывает: удачи, радости, огорчения… Мне будет до смерти жаль его жену, детей, все, что могло бы у него сбыться… Какая глупость его осуждать сейчас, какая мелочность. Я ему не жена, не имею на него никаких прав. Да и что он сделал? Увлекся на минуту молоденькой девочкой? Но он же актер, а не монах. Скольким он дал радость своей игрой, заставил задуматься о вечном? Разве мы перестали быть друзьями, единомышленниками? Предпочту я ему кого-то другого? Нет!»

Она медленно обошла храм, помолилась в пустом приделе, вышла на улицу. Вернулась в гостиницу, включила кипятильник в маленьком чайнике, который всегда брала с собой. В дверь постучали, она открыла. Вошел Никита. Она достала вторую чашку.

— Ты идешь?

— Выпьем чаю и пойдем. Не говори ничего.

— А ничего и не было. Я проводил девушку домой, что здесь такого? Транспорт уже не ходил, мы поговорили, выпили чаю и легли спать, что мне оставалось делать, интересно? Пешком пилить по незнакомым улицам?

Его оправдания звучали так глупо и избито, что ей стало смешно.

— Брось эту дурацкую привычку оправдываться по утрам. Мне противно и плохо, но это пройдет, если ты не собираешься испортить мне все гастроли. Дай мне немного отойти и не приходи ко мне сегодня, ладно?

— Посмотрим, пошли.

— На что посмотрим?

— Ты на меня, я на тебя. Пойдем, мы опоздаем.

Потом, после вечернего спектакля, все его участники были приглашены в буфет театра. Было тепло, уютно, гостеприимные хозяева накрыли столы, откуда-то возникла гитара, плавно перекочевала к Никите. Он запел одну из любимых Наташиных песен:

Плачет метель,как цыганская скрипка,Добрая девушка,злая улыбка…Я ль не робею от синего взгляда?Много мне нужно,

и много не надо.

Он пел тихо, лирично. Все замолчали, слушая. «Если он сейчас даст понять, что поет для нее, я буду знать, что это конец», — подумала Наташа.

Мы так далеки —и так несхожи —Ты молодая,а я все прожил…Юношам счастье,

а мне лишь память,Темною ночью, в лихую замять…Я не заласкан,Буря мне скрипка.Сердце метели — твоя улыбка…

Пел Никита, глядя в никуда. Замолчав, положил гитару. Вчерашняя девушка подсела к нему поближе, о чем-то спросила. Он ответил вежливо, но мимоходом. Через минуту он уже жарко спорил о чем-то с исполнителем своей роли в аналогичном спектакле местного театра. На первый взгляд, они были абсолютно не похожи, но, когда начали горячиться, повышая голос, жестикулируя, на лицах присутствующих появились улыбки — до того явно обнаружилось сходство темпераментов и характеров. Закончился вечер тем, что оба напились до безобразия и задержались в театре дольше всех.

Через сорок минут после того как Наташа уснула, раздался громкий стук в дверь. Она подошла и сказала:

— Никита, я сплю. Давай до завтра.

Он застучал опять и крикнул:

— Открой, блин, я поговорить с тобой хочу.

— Иди на фиг. Все, пока, — отрезала Наташа и отошла от двери.

После минутной паузы раздался мощный удар. Гостиничная фанерная дверь угрожающе затрещала. Униматься он явно не собирался.

— Никита, перестань, пожалуйста. Я не хочу тебя видеть, — попросила она.

— Я по-го-во-рить с тобой хочу, — речитативом прокричал он.

Она со вздохом открыла дверь, услышав недовольные голоса из соседних номеров. Он молча вошел и сел на кровать — в куртке, шарфе и шапке.

— Ну, говори, — нетерпеливо сказала рассерженная хозяйка.

— Сама говори, — пробурчал желанный гость, падая лицом в ее подушку. Она затрясла его за плечи, но он уже спал.