Сердце метели

— До бармена я так и не дослужился, — со вздохом сожаления сообщил архитектор.

Когда он вернулся в Прагу, его ждала телеграмма, что Марта Оттовна скончалась. Карел срочно выехал в Москву, но на похороны уже не успел. Он уезжал с чувством, что снова потерял и мать, и ласковую бабушку, которой у него никогда не было. Немного утешало, что она не сомневалась, что он вернется ее похоронить, и оставила ему письмо и трогательное наследство — дворянские грамоты, ордена отца и деда, чудом уцелевшие, девичье золотое колечко с маленьким гранатом, пожелтевшие кружевные перчатки, веер и хрупкое страусовое боа. Остальные фамильные ценности поглотила пучина войн, революций, голода и разрухи.

На третий день Карел поинтересовался, нельзя ли им наконец встретиться? Но Наташа попросила его подождать еще пару дней, боясь, что будет чувствовать себя несколько неуверенно. Карел огорченно сказал, что в таком случае они увидятся только через неделю, потому что ему необходимо уехать по делам в Питер, где ведутся переговоры об открытии еще одного филиала. Он попросил разрешения позвонить оттуда, узнать, как у нее дела.

— Конечно, буду рада. Я так привыкла к нашему общению за эти дни, что мне будет вас не хватать, — ответила она, понимая, что ничуть не преувеличивает.

Вечером Наташа позвонила Ивану и сказала, что на следующий день готова приступить к репетициям. Он обрадовался, заметив, что время идет, премьера все ближе, а двигаться дальше без нее не имеет никакого смысла.

Когда Наташа наутро вошла в фойе театра, от родного запаха у нее в груди нежно толкнулось сердце.

За неделю она так соскучилась, будто ее не было месяц. На сцене слышались шаги, горел свет. Она тихо открыла дверь зрительного зала. В партере, на своем обычном месте, сидел Иван, из рубки торчали родные лица звукорежиссера и осветителя. Наташа помахала им и тихонько уселась рядом с Иваном. Он сжал ей руку и прошептал:

— Очень рад. Я тут, чтобы не терять ни минуты, решил приблизительно свет выставить, попросил Никиту мне помочь, пока все не подошли.

Никита ходил по сцене, держа в руках тетрадку с текстом, но почти не заглядывая в него. Он произносил свои слова и слова партнера, меняя мизансцены, давая возможность Ивану расписать звуковую и цветовую партитуры будущего спектакля до минут. Невольно произнеся чужую реплику, он начинал не читать, а играть за партнера. Вот Никита гневно возразил невидимому собеседнику и тут же принялся горячо себя опровергать, произнося Наташин текст. В характернейшей для нее манере он вдруг заломил бровь, и в глазах его сверкнули слезы обиды. Казалось, все видят тяжелую косу, оттянувшую назад его голову, его плечи стали хрупкими, шея удлинилась. Это была Наташа и ее героиня. «Какой актер, какой же он актер!» — в восторге подумала она.

И тут же он стал собой и своим героем, и невидимые воинские доспехи укрыли его грудь, и воображаемый меч блеснул в свете рампы, когда он оперся на него, как на трость. А Никита, почувствовав седьмым актерским чувством благодарную публику в зале, расходился все больше. Он уже играл за всех, в полную силу, и рыдал, оскорбленный самим собой, и отечески себя уговаривал, нежно поглаживая по плечу обиженную героиню, и отбегал от самого себя в благородном негодовании, и бросался вслед за собой, и простирал к себе руки в страстной мольбе…

— Вот это спектакль! Вот это спектакль! — шепотом кричал Иван Наташе на ухо, стискивая ее пальцы. — Вот что надо ставить, вот что интересно смотреть!

Дверь в зрительный зал тихо приоткрылась, и художник по костюму призывно замахал Наташе рукой. Она вышла, стараясь не шуметь. Первая примерка и обсуждение заняли минут пятнадцать.

За много лет она привыкла к тому, как он говорит, закатывая глаза и гримасничая, как манерная девица, и это ее почти не смешило и не раздражало. Она чмокнула его в щеку и вернулась в зал.

Никита к тому времени то ли устал, то ли ему стало скучно оттого, что Наташа ушла, но на сцене шел уже другой спектакль. Не нарушая мизансцен, не меняя темпоритма, Никита пародировал и себя и партнеров так зло, что из рубки доносилось сдавленное хихиканье.

Увидев, что она вернулась, он начал откровенно паясничать и, договорив ее финальный монолог, упал и замер в неестественной позе. Дождавшись, когда стихнут аплодисменты из рубки и из зала, где на это представление собрались уже человек пять, он несколько раз дернул ногой, изображая конвульсии.

— Ну, это уже можно не учитывать, — с деланной строгостью сказал Иван, глядя на часы.

— Сколько? — спросил Никита.

— Пятьдесят минут, как в лучших домах… Минус минут пять лишних, когда ты дурака валял. Сейчас проверим. Попробуем прогнать, не останавливаясь, второй акт с этим светом, а замечания потом. Постарайтесь не тянуть, текст возьмите на всякий случай. Перекур.

В курилке Никита расспросил, как Наташа себя чувствует, и начал было что-то объяснять, но, прервав поток его извинений, Наташа вкратце объяснила, что с машиной все вроде бы в порядке, беспокоиться не о чем, и, страшась его реакции, запинаясь, произнесла: