Сердце на двоих

Какая потеря, если духовная мать стоит прямо передо мной, только нужно сделать несколько шагов, заключить ее в объятия и никогда больше не отпускать. Не об этом ли я мечтала все то время, что находилась в заточении замковых стен? Так почему теперь не могу даже улыбнуться ей?

Агве пронзала меня насквозь тяжелым, будто потухшим взглядом. Нет, не потухшим – затухающим! Прямо здесь и сейчас моя милая Агве прощалась со мной, не обращая внимания на присутствие короля.

Как же я возненавидела Ричарда в тот самый момент! Он виноват в произошедшем! Если бы не его самоуверенность, граничащая с самодурством, ничего бы не случилось, и я бы обязательно отыскала ту, что теперь сделалась похожа на ожившего покойника.

Из темных глаз ушел огонь, хранящий память о жарких танцах у костров предков, она сама становилась прошлым, превращалась в дымку воспоминания.

Я почувствовала, как истончается моя связь с Агве, когда сердце толкнулось в ребра, затихнув на короткий миг.

– Что на тебе за тряпье? – привычно отчитала меня духовная мать, подойдя наконец ближе. – Где твое платье?

– Я не… – Договорить мне не удалось, душащие слезы вырвались наружу, делая образы людей расплывчатыми и нечеткими. – Мне столько нужно тебе рассказать.

– Не сейчас, – отмахнулась она и, наклонившись, поцеловала в макушку, – времени совсем мало. Это мне нужно все рассказать, прежде чем…

Она не сказала, что именно произойдет, но этого и не нужно было, я все поняла, как только увидела ее: болезненно худая, изможденная до такой степени, что удивительно, как в ней до сих пор теплилась душа.

– Ваше величество, – Агве обращалась к Ричарду не опустив головы, она всегда ценила свободу выше любых титулов, а я, не сдержавшись, вздрогнула, боясь гнева бывшего принца.

Ведь мать все знала наперед, знала о смерти короля, однако кто бы ей поверил… И сейчас, хоть я понимала, что ее ни в чем не станут обвинять, не причинят никакого вреда, все равно попыталась загородить, защитить. Кэрлайл, вновь стоящий рядом, сильнее сжал мои плечи, я же едва не вскрикнула от неожиданной боли, с трудом удержав язык за зубами.

– Мне нужно сказать вам то, что наверняка изменит ваше представление о многом, в том числе и о моем народе. Пообещайте мне только одно: вы выслушаете, не станете перебивать и примете мои слова на веру, ибо доказательств у меня нет. Хотя вы ведь поймете, если я солгу.

О чем она говорит? И почему Ричард так странно реагирует, словно уже не сомневается в каждом ее слове?

Он сдержанно кивнул, Агве улыбнулась одними уголками губ, указала на дверь в соседнюю комнату, поясняя:

– Хлоя слаба, сейчас ей лучше всего отдыхать, ничего другого сделать нельзя. Я объясню позже. – Агве почему-то посмотрела на меня, и мне совсем это не понравилось. – Пройдемте.

Мэра Алура с нами не пошла, оставшись с дочерью, а мне не позволили даже взглянуть туда, где лежала тяжелобольная. Думать о Хлое как о потенциальном покойнике совсем не хотелось, ведь в таком случае мне придется принять на себя вину за ее смерть, пускай и опосредованную вину. Кэрлайл, помня свою ошибку, подхватил меня на руки, видимо, я мешала передвижению остальных; принц же состроил странную гримасу, будто ревность проступила на его лице.

Смешно же! К кому? Ко мне?

Выполнив функцию доставки моего тела, королевский лекарь, деликатно кашлянув, покинул просторную комнату, сославшись на необходимость осмотреть пациентку, раз дело не в лепре и опасность никому не угрожает. Он ушел, и я сразу почувствовала себя беззащитной, точно стояла голая посреди дворцовой площади.

Ричард опять принялся гримасничать, и теперь я уже не смогла определить его эмоции, настолько быстро одна сменяла другую, а может быть, так отражались языки пламени свечи на его лице.

Агве тоже села в кресло, указав Ричарду на свободный деревянный стул. Король соглашался с кочевой, принимая ее едва ли не за равную. Неужели настолько чувствовал свою вину, что не смел перечить? Как-то на него не похоже.

Меня же Кэрлайл со всеми удобствами разместил на небольшом диванчике, где без проблем поместилась бы и одна монаршая особа, однако королевская задница ютилась на колченогом табурете и не собиралась жаловаться.

Я елозила на месте, мне очень хотелось обнять сидящую с абсолютно прямой спиной женщину, даже не смотрящую в мою сторону, так, словно были мы друг другу чужими. Неужели истончившаяся нить, связующая наши жизни, сделалась настолько тонкой, что Агве больше не чувствовала меня? Такого просто не могло быть! Я не желала верить даже в саму эту мысль!

Как же она изменилась, сколько ей пришлось пережить, пока ее дочь прохлаждалась в замке, прислуживая ненавистным господам! Подумать страшно, какие муки ее терзали все время, пока мы находились порознь.

Между тем она заговорила низким, осипшим голосом, похожим на скрип несмазанных колес нашей старой кибитки.