Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели

Тишину двора нарушала музыка похоронных оркестров. По давней традиции покойных везли на кладбище на катафалках, запряженных черными лошадьми. Во главе траурной процессии шел с флагом высокий черный как вакса человек. В довоенном Тбилиси каким-то образом прижились два негра. Один служил в похоронной команде. Другой — в пожарной команде, поэтому пожарный постоянно ходил в блестящей каске. Черного пожарного обожали все мальчишки. За ним по улице тянулись дети, в свите негра пребывал и Зураб, ему казалось, что он очень добрый и сильный, готов защитить всех маленьких.

Зураб рос отнюдь не тихим и послушным ребенком. "Мама бегала за ним по пятам", — по словам Нели Константиновны. Часами играл с мальчишками в футбол, когда ни мячи, ни форма в магазине не продавались.

— Никакой спортивной одежды у нас не было. И мяч у нас был самодельный. Набитый песком чулок. А когда к нам в Тбилиси приезжали Стрельцов, Трофимов, Симонян, Яшин — о! Купить билеты на стадион денег у нас не было. Но была своя дырка в заборе. Так что на всех матчах бывали. Помните знаменитого вратаря Хомича? Как раз мы играли на улице, а он вышел из гостиницы, остановился и долго молча смотрел на нас. А через полчаса вернулся и принес нам настоящий мяч. Это было радостно! После этого мы еще больше футбол полюбили.

Как всех советских детей, его водили в детский сад. Там ему в руки попали цветные карандаши и акварельные краски. Во всяком случае, на вопрос, где начал рисовать, Зураб Константинович отвечает:

— Рисовать начал в детском саду. Самой моей любимой игрушкой был карандаш.

Квартира инженера Церетели часто заполнялась гостями. Приходили сослуживцы. Но не только они. У дяди Георгия, в соседней комнате, собирались друзья. А были они известными художниками, удостоенными высших наград и званий, их знали все, кто ходил на выставки, любил искусство. То были — Давид Какабадзе, Ладо Гудиашвили, Аполлон Кутателадзе, Уча Джапаридзе… Они сыграли роль учителей и наставников.

— С художниками я сроднился с детства. Они часто бывали в доме моего дяди, родного брата мамы. Там они часами говорили об искусстве, спорили о разных направлениях в живописи. Эти люди казались мне богами. Они же были друзьями моего отца. И в нашем открытом доме мне часто приходилось их видеть. Я слушал их молча, затаив дыхание. Тогда родилась у меня мысль быть таким всемогущим, как они, стать художником.

Зураб учился в грузинской 12-й средней школе, как я уже сказал, расположенной на проспекте Плеханова. Эта одна из главных магистралей протянулась на левом берегу Куры. За фасадами домов росли старинные сады, вечером на проспекте становилось шумно и весело. Люди шли в филармонию и театр оперетты, заполняли кинозалы, расположенные вблизи студии «Грузия-фильм». (Сюда пригласят Церетели, чтобы украсить фасад монументальной картиной, выполненной резьбой по камню… А на проспекте Плеханова, на фасаде двухэтажного дома алеет самая поразительная абстрактная мозаика Зураба, украшающая бывший Дом политпросвещения, занятый ныне другим учреждением.)

После уроков в школе рисовал.

— А в школе влюблялись? — спросил я, когда заканчивал писать эту книгу. И на этот вопрос получил детальный ответ.

— В школе учился в первом и втором классе с девочками. Потом разъединились. Там в классе девочка сидела. Нравилась мне эта девочка. Я все время смотрел на нее, а все в классе смеялись, потому что я все забывал, когда смотрел, ручка у меня застывала в руке, с нее капали чернила, я их не замечал. Все смеялись.

Когда я хоронил отца, она пришла. Я ее узнал, но это была не девочка, а дама.

Еще раз я влюбился летом в деревне, когда жил у бабушки. Там строилась фабрика чая. На стройке работали, а мы рядом играли в футбол. Увидел я там маленькую девочку. Гениальную. Русскую. Обалдел. Ее мама работал на стройке маляром. Познакомились. Она бросила мяч, я бросил мяч. Ну, вечером назначил первое свидание. Какой это был класс? Не помню.

Маленький был. Я пошел на стройку на свидание. Говорили много. Расстались. На второй день снова там встретились. Я все бабушке рассказывал.

— Я встречаюсь с Наташей…

Грузины звали ее Натэла. Она была блондинка, чудная такая. Вот это была моя первая любовь, с тех пор такие типы мне нравятся. Я спросил у бабушки, как ее поцеловать?

— Вот когда луна поднимется, ты ей скажи: "Ой, какая луна большая!" Она поднимет голову. А ты ее в это время поцелуй.

Сидим. Я жду, когда луна выйдет. Наконец, в два часа ночи поднялась. Я и сказал, ой, луна поднялась! Она повернула голову, и я уткнулся ей в затылок. Но, конечно, потом я ее поцеловал, безусловно. Она заплакала и убежала. На следующий день пришла Наташа с мамой вместе за ручку. Другой рукой мама держала мою руку. И гуляем, и гуляем. Мама какие-то рассказы говорила, потом стихи, потом начала петь. Мы ее тоже поддерживали, вот такая вечеринка, чудная женщина была мама.

Вышел какой-то мужчина на стройке и спросил: "Это что, папа?"

Лицо мамы грустное стало.