Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели

Когда над котлованом начал расти железобетонный каркас собора, в павильоне, служившем временной выставкой, посвященной истории Храма, собрался Наблюдательный совет во главе с патриархом Алексием II. Патриарх благословил несколько новшеств. Так, строители преложили не крыть купола золотом, как прежде, на что требовалось триста килограммов драгоценного металла. А использовать покрытие золотистого цвета, применяемое в оборонной промышленности. Патриарх принял тогда от банка в дар слитки золота весом 27 килограммов. Его должно было хватить на золочение по новой технологии. На совещании зашла речь о росписях Храма. Вот тогда неожиданно поднялся с места член совета Илья Глазунов и выразил несогласие с тем, что стены собора собираются расписывать бывшие члены партийного бюро Союза художников СССР. По его словам, прежде они писали портреты Ленина, а теперь берутся за образ Христа. Он имел в виду сидевшего напротив него президента Российской академии художеств Николая Пономарева. Возражать ему никто не стал. В итоге ни Глазунов, ни художники его академии живописи, ваяния и зодчества "приличные капиталы" не сколотили, и нисколько не обогатились в Храме, чего так опасались "сведущие" и "совестливые". А право у него на это было. Давным-давно ему попал в руки купленный у букинистов большой альбом, изданный в ХIХ веке, где собор детально описан и сфотографирован. Этот альбом он подарил Юрию Лужкову с надеждой, что тот его восстановит.

- Неужели взорвали такую красоту?, - поразился Лужков. - Нужно его восстановить!

И восстановил!

* * *

Хочу в книге о художнике рассказать более подробно о его друге, кому Россия обязана Храмом. Земля в излучине Москвы-реки, стянутая тетивой Павелецкой железной дороги, не успела получить исторического имени, как примыкающие к ней соседние урочища Дербеневка и Кожевники. Потому что до начала ХХ века ничем путным, кроме огородов, неприметных домов и нескольких мануфактур обзавестись не успела. На Павелецкой набережной в справочнике "Вся Москва" за 1917 год указаны четыре владения некоего Герасима Мякошина и его наследников. Не значится ни других строений, ни одного из трех нынешних Павелецких проездов, протянувшихся от пучка рельсов до набережной. Их тогда не существовало. Ни одной церкви не поставили здесь москвичи, какая же это Москва?!

Попадая сюда, оказываешься в живописной местности. Над высоким берегом Москвы-реки видишь башни знаменитых монастырей, зажатых корпусами известных заводов. На другом берегу тянутся цеха не столь крупных производств, вперемешку со втиснувшимися между ними домами, огороженными забором из крупнокалиберных труб тепловой магистрали, почему-то не закопанной в землю. По всем признакам вся эта московская земля подпадает под определение промышленной зоны, откуда до современных административных границ Москвы километров десять.

Вот на этой некогда пролетарской окраине у плотника Михаила Лужкова 21 сентября 1936 года родился сын Юрий. По советским анкетам на вопрос о социальном происхождении он с полным правом мог ответить "из рабочих". Не только отец, но и мать тянула лямку гегемона. Пока муж воевал на фронте, как любили выражаться советские публицисты, она "несла трудовую вахту" у огнедышащего котла кочегарки. Когда после войны из горячих цехов слабый пол удалили, дежурила у холодильной установки, где разило аммиаком, отпугнувшим любознательного сына от рабочего места "матушки". Ее сентенции порой цитируются публично на Тверской, 13, на заседании правительства города, которые ведет сын плотника и кочегара.

В год рождения Юрия Лужкова в СССР началась тотальная борьба со шпионами, поэтому перестали издаваться информативные справочники "Вся Москва". Вышла взамен него "краткая адресно-справочная книга" без сведений о заводах и фабриках, адресов пожарных частей, признанных военными объектами. Родильные дома не засекретили, поэтому из книги узнаешь, что родильный дом района, где жила семья плотника Лужкова, находился на Павелецкой набережной, 6. Отсюда на руках принес домой сына отец, занимавший комнату в бараке, сломанном после войны.