Она почувствовала на себе чей-то взгляд и приподняла голову. В нескольких шагах от нее у рейлинга стоял мужчина с азиатской внешностью, вероятно, китаец, хотя его кожа была цвета светлой бронзы; он сел на пароход в Сингапуре и ехал один. Для азиата он был высоким, даже долговязым, а одет с преувеличенной элегантностью – костюм-тройка нежного карамельно-коричневого цвета, рубашка ослепительной белизны; табачный и светло-бежевый узор галстука повторялся на маленьком платочке в нагрудном кармане; коричневые, начищенные до блеска ботинки выглядели сшитыми на заказ. Денди, явно знавший, как хорошо он выглядит, и казавшийся почти высокомерным. Когда ветер трепал его черные, блестящие волосы, незнакомец приглаживал их, и тогда на его мизинце сверкал золотой перстень с камнем. Мужчина немного повернул голову, и Якобина рассмотрела его лицо с высокими скулами, тяжелой линией подбородка, темными глазами и полными губами цвета розового дерева. Он закурил сигарету и улыбнулся Якобине сквозь дым.
Она ответила вежливой улыбкой и отвернулась, но при этом украдкой принюхалась – не несет ли ветер табачный дым на них. Но вместо этого шаловливый ветер швырнул ей в ноздри дым из пароходной трубы, и Якобина закашлялась. Ее желудок взбунтовался, когда в ней ожило воспоминание об огненном вихре и пепле. О смертном страхе, который она ощущала в те часы, сидя на полу домика, о сожженных лесах и обугленных трупах. Она прижала локоть ко рту и носу и давилась рвотой.
На ее лицо упала тень; кто-то сел рядом, положил ей на спину ладонь, а другой рукой сжал ее локоть.
– Простите, мадам, – сказал по-английски приятный, теплый голос. – Вам нехорошо?
– Запах, – пробормотала Якобина, не убирая руки от лица. – Я не выношу этот запах.
– Принесите, пожалуйста, воды! – крикнул тот же голос; приблизились торопливые шаги, голос кого-то поблагодарил. Якобина медленно опустила локоть. К ее губам поднесли стакан.
– Пейте не торопясь, – посоветовал голос. – По глоточкам. Вот так… Ну, вам лучше?
Якобина кивнула и сглотнула несколько раз, хватая ртом воздух. Дрожащими пальцами погладила по головке Иду, успокаивая ее.
– Вы уверены, что дело только в запахе? Я – врач, охотно готов вам помочь. – Он говорил на превосходном английском; единственный акцент, какой Якобина уловила, был акцентом английской элиты, частных школ и клубов, сельских имений и охоты на лис.
Якобина попыталась улыбнуться.
– Нет, благодарю. Это действительно был всего лишь дым. – Она невольно посмотрела ему в глаза. Прекрасные глаза, узкие и раскосые, ясные белки отчетливо отделены от радужки, которая была скорее шоколадная, чем черная.
– Эдвард Люн, – представился он и протянул ей правую руку; чуть помедлив, Якобина пожала ее.
– Якобина ван дер Беек.
Украдкой она взглянула на его руки – тоже красивые и элегантные, с длинными пальцами; ногти ухоженные, с отчетливым светлым полумесяцем. Руки пианиста.
– У маленькой мисс тоже есть имя? – Он пощекотал Иду по плечу, она повернула голову и взглянула на него озадаченно, но с любопытством.
– Ее зовут Ида.
–
До Якобины даже не сразу дошел смысл сказанного.
– О-о, – ответила она, покраснев. – Нет, я не замужем, и Ида не моя дочь. Я была ее гувернанткой, а сейчас везу ее в Амстердам к деду.
Его улыбка стала шире, а искра, сверкнувшая во взгляде, смутила Якобину, заставила ее потупиться.
– Вам действительно не требуется моя помощь? – спросил он через некоторое время.
– Нет, благодарю. – Якобина задумчиво погладила девочку по плечу. В Батавии она просто радовалась тому, что катастрофа обошлась Иде лишь в несколько ссадин и легких ожогов, на месте которых теперь образовалась новая, розовая кожица. В остальном же девочка была целой и невредимой. Лишь потом она вспомнила про сифилис, ужасное наследие, возможно, оставленное ей родителями. Но она уже знала от Флортье, как относятся к этому на Яве, и не решилась обследовать девочку у врача. Возможно, сейчас было бы правильно посоветоваться с посторонним врачом. – Но, если вас это не затруднит, – обратилась она к Эдварду Люну, – вы могли бы осмотреть Иду?