Сердце странника

— И не надо, девушка. Всего вам доброго. Кольке вашему привет. Занятный он у вас парень, если сумел насолить Олежке Бархатову.

Тимофей положил трубку на телефон, оставив девицу размышлять над их странным диалогом.

В некотором смысле парню повезло, если за него заступаются таким «пробивным» образом. Как ни верти, а пешки тоже могут защищаться, многоуважаемые Олег Бархатов и Богдан Сергеевич. И постоять друг за друга они тоже способны. И однажды надают вам хорошенько по мозгам. Это уж точно.

* * *

Как иногда бывает трудно решиться на что-то, вернее, сделать последний шаг к принятому решению. На этот последний шаг тоже нужна воля. Крепкая воля уверенного в себе человека. До сих пор Витек не мог упрекнуть себя в слабохарактерности, потому что мир слабости не прощает. По крайней мере, его мир — мир улицы и детского дома. Впрочем, не очень отличный от любого другого. Лишите человека защиты стен, симпатичного окружения, надежного достатка, здоровья, уверенности в том, что завтра будет так же, как сегодня, — и тотчас же такой приятный и удобный мир покажет свое настоящее лицо. Витек осознал эту истину давно. Он привык полагаться на себя. Все, что не зависело лично от него, он с упорством отвергал.

Но сейчас ему нужна была помощь. Ему и Катьке. И он шел в правильном направлении. Стоило лишь сделать последний шаг. Однако именно этот шаг, как оказалось, самый трудный.

Через знакомых рыночных торгашей ему удалось купить билет на автобус до Минска, курсировавший с челноками между двумя столицами. Катька, к счастью, проспала всю дорогу, обнимая свою сумку и яркое плюшевое чучело, похожее то ли на динозавра, то ли на еще какого-то мурлакатама. Иногда она смотрела в окно, иногда просила попить. Казалось, внутренняя Катькина батарейка немного подсела, чему Витек был даже рад: нет ничего более паршивого, чем болтливый спутник в дороге. А путешествовать лучше всего молча, потому что из-за болтовни не остается времени зорко смотреть по сторонам и думать.

Полулежа в кресле, Витек тихо грезил. Если, конечно, можно было так назвать его неуловимые, ни на чем конкретно не задерживавшиеся мысли, жившие в нем на правах бедных родственников, которых можно без всяких церемоний изгнать, как только закончится их время. На этот раз мысли прогонять не хотелось.

Витек думал, как много странного приключилось с ним за последнее время, и о том, о чем у него не хватало времени подумать, словно у спринтера, бегущего по живописной дороге, но не имеющего возможности любоваться пейзажами — позади соперники наступают на пятки. Теперь же он притормозил, потому что даже мальчишки иногда устают, у них сбивается дыхание, а ноги превращаются в вату. Стоп, машина!

И он остановился. Мысли, такие стремительные и неудержимые, вдруг потеряли направление, бестолково сбиваясь в его голове.

Он думал о матери. О том, как они жили бы, не заглядывай она в рюмку. Наверное, хорошо бы жили. Она работала бы, а он учился в обычной школе. Как все дети. У них обязательно было бы приличное жилье, а не та хатка в пригороде, принадлежавшая когда-то ее мужу, «погибшему на рыбалке», как она уклончиво объясняла Витьке.

Он думал о женщине, которую мать назвала его бабушкой. Это было очень давно, но Витек помнил ее строгое, непроницаемое лицо, помнил отрывистые фразы, которыми она довела мать до истерических слез.

Вообще с родственниками у Витьки получалась полная лажа. Он знал, что они были, и даже несколько раз видел их при разных обстоятельствах, но теплых чувств они у него не вызывали. В основном счастье видеть родственников ему выпадало тогда, когда мать брала его на выходные из интерната и таскала по всему городу, выпрашивая у них деньги — унизительная процедура, из-за которой Витек никогда больше не соглашался гулять с матерью.