Сердце василиска (СИ)

Кроме правописания приходилось ездить верхом, драться на кинжалах и стрелять по мишеням из мушкета. И если в рукопашной я оказалась не слишком умела, что налево и направо объясняла травмой спины, полученной еще до мобилизации, то стрельба получалась все лучше и лучше.

— Семь из десяти! — улыбался меня Ю Шэн-Ли. — Ты делаешь успехи.

— Рад стараться, господин Ю! — браво чеканила я и думала, что сказал бы Дитер, если бы увидел свою жену в мужской одежде, да еще и с мушкетом в руках.

В целом, жизнь в военном лагере оказалась не слишком трудной. На правах адъютанта я отстранялась от тяжелой физической работы, а варить рис или резать мясо на кухне, равно как мыть посуду и чистить конюшни мне было не привыкать. К тому же, на конюшнях я неожиданно подружилась с Ченгом — тем самым мальчиком, который первым встретился мне в лагере. Он оказался бойким и словоохотливым, про себя я звала его «сыном полка» и, пожалуй, это был единственный воин в Железной гвардии, кто относился к странному фессалийцу по-простому и без предубеждений.

— Эх, если бы у моего отца были деньги, чтобы отправить меня на обучение в академию! — всякий раз вздыхал Ченг, когда разговор заходил о будущей карьере. — Я бы стал уже лейтенантом, а не выгребал конский и птичий навоз. Но есть такие парни, как я, и такие, как ты, Мар-Тин, или Фа Дэ-Мин.

При имени капитана я морщилась, и Ченг, замечая мою гримасу, сочувственно кивал.

— Да уж, приклеился к тебе как пиявка, не отдерешь, — ворчал он. — Завидует, что раньше он был самым знатным из нас, не считая главнокомандующего. А теперь появился ты… А правда, что брат пытался убить тебя на дуэли?

— Дуэль была со старшим, — с улыбкой отвечала я. — Его тоже звали Мартиным.

— Чего только не бывает! — удивленно крутил головой Ченг. — А говорят, что василиск может лучами из глаз стрелять. Это тоже неправда?

— Нет. У Дитера обычные глаза, только иногда в них аккумулируется магия, и тогда они становятся золотыми.

— Как у дракона?

— Вроде того.

— И у него тоже вырастает чешуя и хвост?

— Ничего такого нет, — возражала я.

— И он не стреляет ядовитыми шипами изо рта?

— Кто наговорил такой ерунды? — я, наконец, хмурилась и внутренне не уставала поражаться человеческой фантазии.

Ченг пожимал плечами и отвечал, что ходят слухи.

— Словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам, — напела я, — а беззубые старухи их разносят по умам. Поменьше слушай всякую дичь, Ченг!

Мальчишка смеялся и в шутку прыскал в меня водой из шланга. Я пищала, уворачивалась и старалась, чтобы не намокла грудь: хотя я и утягивала ее эластичным бинтом, а мешковатый мундир скрывал женские формы, всегда оставалось опасение…

Особенно, когда рядом крутился Фа Дэ-Мин.

— Восемь из десяти? — презрительно морщился он, вырастая за моей спиной как из-под земли. — Для выпускника академии могло быть и лучше.

— Приглядитесь лучше, капитан Фа! — возражала я. — Две пули попали точно в яблочко! Девять из десяти!

— Бахвальство не украшает воина, — желчно отвечал Фа Дэ-Мин.

— Но я говорю правду.

— А пустые споры делают из воина сварливую женщину.

Спорить мне действительно не хотелось, я молча заносила результаты в лист учета, забирала мушкет и брела в свой шатер, а капитан сверлил меня взглядом, потирал обожженную руку, но притрагиваться опасался. Впрочем, его опасений поуменьшилось бы, знай он, что мне ни разу не удавалось повторить этот трюк с электричеством.

«Разве я не могу управлять силой кулона?» — спрашивала я недоуменно у духов-хранителей.

«Можешь, — отвечал Умник. — Но пока сила прорывается в минуты наибольшего душевного волнения. Так работает почти вся магия, и чтобы намерено управлять ей, понадобится время и усилия».

Я понимающе кивала. В конце концов, и Дитеру потребовалось время, чтобы осознанно управлять силой василиска, иначе стоять бы мне в его саду каменной статуей.

Шла к концу третья неделя.

Ю Шэн-Ли получил весточку из Фессалии, но к моему разочарованию писал не Дитер, а министр короля, имени которого я не запомнила. Кентария и Фессалия вели переговоры, и вот уже десять дней как о черных всадниках не было ни слуху, и духу. Фессалийские воины укрепили границу, ее дважды в день объезжал лично сам генерал фон Мейердорф, разговаривал с пострадавшими крестьянами, а кентарийский ярл требовал вернуть ему спорные земли, но войну не объявлял. Обе стороны выжидали, и это ожидание тянулось бесконечно долго, дрожа натянутой струной, вот-вот готовой лопнуть.