Сердце внаём

Вот взять, к примеру, меня. Правильно ли поступил, согласившись вести следствие по Грайсу? Правильно я поступил. Мои служебные обязанности не позволяли выбирать, да и отлынивать от трудностей не в моем характере. Но до чего меня довело расследование! Как все чинно начиналось и как по-домашнему кончается. Я – уже совершенный невротик, меня мучает тик, у меня головные боли, я страдаю бессонницей. Мои отношения с Биндером давали возможность намекнуть на желательность другого задания. Он не равнодушен к моей жене, я мог бы воспользоваться, ну, к такому самобичеванию я не готов, но отказаться тем не менее можно было. Выходит, неправильно я поступил. Однако теперь рассуждать поздно. Дело сделано, а как сделано – судить начальству. В отчете поставлена последняя точка, и завтра он ляжет на стол шефа. Все мои нервы, вся моя кровь ушли в отчет, но он многие дни не дает мне покоя. Вернее, не он, а тот, о ком в нем говорится. Мне мерещится порою, что я сфабриковал новое дело Эдальжи, когда как день ясно: это натяжка. Мой отчет – сплошное оправдание, куда там – панегирик. Остается только изложить его приличествующими случаю стихами. В Шекспира, что ли, заглянуть? А платить они мне за оды как будут: сдельно или по окладу? Надо непременно настоять, чтобы напечатали в антологии молодых авторов.

Впрочем, шутки в сторону – они тоже от нервов. Никак не могу решить, как мне поступить. Сдавать, переписать, вообще не сдавать? И что за дурацкая манера у меня разбивать большую тему на фрагменты и заносить на отдельные листки, причем без всякой последовательности? Ведь сколько раз замечено: если садишься за рукопись сразу, то как бы ни туманились в уме представления, худо-бедно ниточка потянется. А вот разрозненные куски обретают самостоятельный смысл, и даже при большом старании сцепка выходит очень механическая. Я по всем отчетам заметил. Этот – не исключение: в нем хромает стиль, он несовершенен по языку, изобилует модальными словами. Лучше браться сразу и писать залпом, с нуля. Так и стану впредь делать. Без скидок на объем. Не всегда ж мне будут доставаться такие экзотические задания. Хотя кто его знает?.. Карский как-то цитировал Маркса: человек никогда не угадает наперед, в какой компании может очутиться. К месту! Мне бы в страшном сне не привиделось общество, в котором я оказался, правда, по нужде. Ну и мирок! До чего могущественна сила дурного воздействия! Я уже почти Зеркалье мистера Грайса. Немного и понадобилось. И теперь, бродя по вечернему, залитому огнями городу, я, в сущности, озабочен одним: как перед уходом погромче хлопнуть дверью?..

Мне пора домой, я нужен, и меня ждут. А вот никак, на ногах словно гири; кажется, всю бы ночь простоял на месте, любуясь отраженными в Темзе серебристыми свечами окон. Хочется воли, свободного владения собою: душой, телом, временем, разбегающимся во все концы необъятным звездным пространством. Это все равно что кусок хлеба или крыша над головой. Каждый защищается, как умеет, и уж, коли под Богом ходим, может, вправду махнуть на все рукой, купить билет на самолет и слетать в Мюнхен к цыганке Букеле? Пусть хоть она смягчит мои муки, скажет что-нибудь утешительное. Ведь все эти дни меня тиранит, сживает со света маленький, невзрачный субъект, маячащий в глазах. У него раздвоена нога, на голове – красный колпак с кисточкой. Он строит мне жуткие рожи и кричит с натужной желудочной хрипотцой: «Ученые и ослы, на середину!» А если убрать ничтожную деталь, жалкий союзик «и», то, пожалуй, получится и правильней, и правдивей: «Ученые ослы, на середину!» А лучше в угол, под пулемет, – так оно вернее. Надежней. Сподручней. Господи Иисусе! Страшен сон, да милостив Бог! Никуда я, конечно, не поеду. Мне сейчас потребно постоянство в пространстве – настоящий, неподдельный монашеский идеал. Я бы и не прочь в келью – ни забот, ни сомнений. Постись да молись. Кто бы помог устроиться? Да не помогут. Монастырей у нас с короля Генриха не осталось. Извели под корень. Что же мне делать? Не могу повелеть самому себе капитулировать перед железной властью обстоятельств, перед несокрушимой силой необходимости. И мучаюсь… И страдаю…