Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат

– Не успеем, жабу их соловей! – Коннер был прирожденным разведчиком, потому и занял позицию лицом к двери. Марсель смотрел на Алву с Лисенком, а вот варастиец приметил приближающегося кагета. Того самого, что шептался с казаром.

Рот Бонифация случайно или не очень оказался забит, и «черный вестник» достался Марселю вместе со всем содержимым. Баата не подкачал: на патрулировавших границу с Нижней Кагетой бириссцев вероломно напали сторонники Хаммаила. «Барсы», хоть и были застигнуты врасплох, не испугались, завязалась кровавая битва. Хаммаиловцы бросились наутек, бириссцы бесстрашно поскакали за ними. Увы, доблестных преследователей заманили под гайифские мушкеты. Назад вернулась едва ли половина.

– Они сражались отважно, – окончил грустную балладу кагет, – но что может даже лучшая кавалерия против засевшей за каменными стенами пехоты?

– Глуп поселянин, прельстившийся медвежонком, не подумав о матери его, – буркнул прожевавший Бонифаций. – Кто идет по ягоды с корзиной, не должен думать о шкурах медвежьих. Кто идет на медведя с рогатиной, не должен набивать рот ягодами, сколь бы сладкими те ни казались.

– Коннице не следовало увлекаться преследованием, – перевел епископский вердикт Валме и едва не проверил, хорошо ли пристегнуто отсутствующее пузо. – Но участие в столкновении гайифских регулярных сил меняет многое. Впрочем, это ведь могли быть и наемники?

Глава 10

Барсовы Врата

400 год К.С. 10–11-й день Летних Ветров

1

Дьегаррона увел адъютант. Само собой, по важному делу, других у мужчин не водится. Анэсти и тот, когда не болел и не нудил, бывал ужасно занят. Кошки знают чем, но возмущений и упреков, если его вдруг тревожили, хватило б на восемь рожениц.

Ее высочество воровато огляделась, не заметила никого готового прицепиться и цапнула с подноса полный кубок. Из того, что она снова пьет, принцесса секрета не делала, но пить не значит сюсюкаться с каждым, кто лезет со стаканом в руке и с разговорами. Запас любезности убывал стремительно, но кусать было некого. Валме увязался за Алвой, Бонифаций, сотрясая рассохшиеся полы, тоже убрался. Из знакомых в зале болтались только Коннер с Шеманталями да красавец Бадильо, исчез даже главный бакран, оставив за хозяев сына и невестку. Никто из них не сделал Матильде ничего плохого, но копившееся раздражение требовало если не ссоры, то одиночества. Женщина огрызнулась на сунувшегося со сластями слугу и ретировалась через стрельчатую дверцу в тот самый Верхний сад, который нахваливал Валме.

С тем же успехом сад мог быть хоть нижним, хоть овражным или вовсе пещерным. Разглядеть что-либо во влажной угольной тьме могла разве что кошка, но Матильду это не остановило. Хрустнул гравий, за что-то зацепился царственный подол, женщина с силой рванула, не привычный к подобному обращению бархат затрещал, и освободившееся высочество углубилось в благоуханные заросли.

Ночь могла скрывать красоту, а могла грязь и разруху, Матильде было плевать. На все и на всех! Такое на нее уже накатывало. Когда она решилась бросить все и остаться с Анэсти. Когда поняла, что бросила и с кем осталась! Старая жизнь… И новая, будь она проклята! В Агарисе Матильда Алати не забыла ничего, и тут тоже… Она больше не хотела… Не желала… Не могла! Ферека отобрали родители, Лаци она выставила сама, остальные были чужими или вообще не были… Только казались, кривлялись зелеными огоньками в несытых снах.

Нога подвернулась на ровном месте, и женщина грохнулась на четвереньки. Платье защитило колени, но в ладони врезались мелкие камешки.

– Осторожно! Осторожно, фокэа!

– Чего? «Фокэа»?! Твою кав… Вы? Опять?!

– К сожалению, я не могу подать вам руку.

– Так не подавайте!

Юбки мешали, но поднялась принцесса довольно быстро. Платье спереди намокло, ладони саднило, будто в детстве. Она вечно, падая, выставляла руки вперед…

– Вы до сих пор не исполнили моей просьбы, фокэа, – олларианец хотя бы не ахал и не лез с сочувствием, – а это очень важно.

– Чего я там не исполнила? – хмуро осведомилась женщина и, одернув пострадавшие юбки, направилась непонятно куда. Аспид пошел рядом, будто какой-нибудь возлюбленный. Ночь оставалась такой же непроглядной, но спутника Матильда видела совершенно отчетливо, мелкие камешки и выбоины под ногами тоже стали заметны.

– Вы обещали передать мои слова. Я не уверен, что смогу напомнить вам о себе еще раз, а тех, к кому я могу обратиться, очень мало. Я нашел вас, я сказал вам. Почему вы молчите?

– Забыла, – призналась принцесса.

– Я боялся именно этого… Одни не видят, другие не помнят, пока не увидят снова, но вы можете себя заставить, если по-настоящему захотите.

– Я… Как вы себе это представляете? Я заявлюсь – к кому? С чем?

– Вы понимаете к кому.

– Твою кавалерию, нет! – К Ворону она не сунется ни с просьбами, ни с чужими словами. – Я не Мупа… записки таскать. И хватит с меня вранья. Вашего вранья. Алва был на вашем пиру… в белом. Вот бы и сказали…