Сердцебиение

На веранде под зонтиками не оставалось ни одного свободного столика. Внутри, в зале, было прохладно, и море через цветные стекла широких окон просматривалось точно так же, но там почему-то не сел ни один человек, лишь сновали официантки в ярких передниках да торчал какой-то тип в галстуке-бабочке, наверное администратор.

Рядом проходило широкое шоссе, по которому на бешеной скорости, стирая шины о раскаленный асфальт, один за другим проносились автомобили — не успеешь разглядеть, а он уже промчался мимо, заглушив ревом мотора шум прибоя, и исчез вдали, растворился в густом от зноя воздухе. Жарко. Ох как жарко. Парень неподвижно застыл в кресле, на его белой спортивной рубашке проступили пятна пота. Откинувшись на спинку, закинув ногу на ногу и опершись правой рукой о край стола, он смотрел прищуренным взглядом куда-то за горизонт. Его электронные часы запищали — значит, уже двенадцать.

Я тоже старался избегать лишних движений, сидел развалившись, обмякший от жары. Только глазами сквозь темные очки все поглядывал по сторонам, особенно на автомобильную стоянку. Стоило кому-то приблизиться к моей машине, как я сразу дергался, готовый вскочить и броситься туда. И это при том что дверцы я запер. Оставшаяся в машине бандероль все сильнее действовала мне на нервы.

Вообще-то особых причин для волнения у меня пока не было. Ну, приехал вчера клиент, ну, пришла сегодня бандероль — всего и делов-то. А я жаждал событий, жаждал перемен. Я догадывался о том, что в бандероли. Давно догадывался — еще с самого утра, когда впервые услышал о ней от С.

Но, может, я ошибся? Попал пальцем в небо? Слишком много нафантазировал? Во всем, что касается работы, мои нервы обострены до предела. Так было всегда, еще со времен службы в фирме. Будь я таким, как все остальные, то есть обычным, нераздумывающим исполнителем, со мной, наверное, не произошло бы того срыва. И работа осталась бы при мне, и семья, и жил бы я на свете спокойно, всем довольный. «Ты так и не понял, идиот, насколько это важно — жить как все!» — крикнул брат во время нашего последнего разговора.

Справа за соседним столиком сидело целое семейство, и я время от времени поглядывал туда. Они пришли раньше нас и уже начали есть. Двое загорелых до черноты детишек, уткнувшись носами в тарелки, уплетали за обе щеки. У мамаши лицо было усталым, но в уголках рта таилась счастливая улыбка. Папаша сидел ко мне спиной, и разглядеть его я не мог. Интересно, такой же у него усталый вид, как у жены, или нет? Может быть, то сижу я сам, собственной персоной, только не нынешний, а прежний? Вряд ли... Эта семья, наверное, ведет обычную жизнь, в которой бывают бури и невзгоды, но не происходит ничего такого, что исправить уже нельзя. Удел этой пары — жить изо дня в день тихо и размеренно, не сомневаясь в правильности заведенного порядка вещей, понемногу стариться и, наконец, отойти в мир иной, ни разу не переступив черты, делящей общество на задворки и изнанку. А по какую сторону этой черты находится С.? Наверное, он не признает подобного деления, ему даже в голову не приходит, что такая черта существует. Или, возможно, он понимает, что принадлежит к изнанке, но надеется со временем превратить ее в фасад. Может быть, С. верит, что ему удастся перевернуть общество вверх тормашками, если он нарушит его законы, если станет торпедировать его такими вот парнями, для которых цена собственной жизни — копейка? Пусть не С., а те, кто за ним стоит. Нет, даже не они, а сам этот парень, который сидит сейчас передо мной.

— Ух, — сказал я, — как все вокруг тихо и мирно. Парень ничего не ответил. Даже не шелохнулся — по-прежнему сидел, откинувшись тренированным телом на спинку плетеного кресла, и смотрел вдаль.

— Скучно жить на свете, — пробормотал я.

И опять он промолчал. Высыпал в рот из бокала не успевшие еще растаять льдинки, звонко захрустел ими и проглотил. Но меня уже понесло, я решил во что бы то ни стало заставить его заговорить.

— А может, так оно и лучше. Еще немного — и наша страна, глядишь, станет просто раем.

Парень положил в рот еще несколько кубиков льда, но не глотал их, а сосал. Я с иронией добавил:

— Все у нас есть, о чем еще можно мечтать?

Ответа я так и не дождался. Парень с непроницаемым лицом смотрел на море, не раскрывая рта. Не мог он меня не слышать и не понять тоже не мог. Просто я для него — пустое место, можно не обращать на меня никакого внимания. Наверное, он не снисходит до того, чтобы тратить время на споры с таким, как я. Или решил, что не клюнет на мою удочку? А может, он из тех, кто считает, что слова вообще ни к чему, и верит только в действия?

Надо еще помахать перед ним красной тряпкой, подумал я. Открыл было рот, чтобы сказать: «Теперь в нашей жизни ничего уже не изменишь», — и заколебался. А тут как раз принесли еду. Я столько всего назаказывал, что пришли сразу две официантки. Они с трудом уместили на столике такое количество тарелок.

— Выглядит аппетитно, — разомкнул наконец уста мой клиент. Голос его звучал весело и беззаботно. — Это что, дары местных вод?