Серебряная корона

— А ты представь, какой тут конфликт интересов. Он же историк, сотрудник музея. История Готланда — это его жизнь, его профессия! Если у кого и был мотив, так это у него!

Глава 45

— Из судмедэкспертизы пришел предварительный протокол вскрытия. — Взмокший Трюгвесон оттянул ворот темно-синей водолазки. Он опустил очки со лба на нос, вглядываясь в текст. Несмотря на включенную вентиляцию, в помещении было душно. Трюгвесон открыл окно, впустив с улицы крики чаек, не поделивших объедки на парковке.

Хартман наклонился вперед, чтобы лучше слышать.

— «Женщина нормального телосложения, и те де, и те де… При внешнем осмотре обнаружены синяки: на шее с левой стороны, а также на левой щеке. Прокол кожи в области carotis communis» — то бишь на шее, прямо в сонную артерию. «Нельзя исключить изнасилование… остатки девственной плевы и множественные мелкие кровоизлияния… дефлорация предположительно за несколько дней до смерти… Содержание алкоголя в крови — два и две десятых промилле. Показатель сахара в крови ниже измеримого предела. Вероятная причина смерти: гипогликемия. Содержание инсулина в крови значительно превышает норму».

— У нее был диабет? — удивился Арвидсон.

— Нет. Если бы у нее был невыявленный диабет, то сахар в крови был бы как раз высокий, — объяснил Трюгвесон. — Судмедэксперт говорит, тут могут быть два объяснения. Либо у нее была опухоль, вырабатывающая инсулин, что встречается крайне редко. Либо кто-то ввел ей инсулин, о чем говорит прокол на шее.

— Что говорит Мона Якобсон? — спросил Эк. — Что она видела?

— Если она что-то и видела, то не рассказывает. Как говорится, укушенный змеей и веревки боится.

Трюгвесон закусил губу и опустил голову, подперев лоб ладонью.

— Утром я снова попытался допросить ее. Но она отказывается давать показания.

— Кристоффер сказал, она стояла за деревом вот здесь. — Хартман ткнул пальцем в схему у себя в блокноте. — Оттуда она видела Башню Девы и пролом, через который можно перебраться с Береговой улицы на другую сторону стены.

— Мог кто-нибудь залезть в башню по лестнице со стороны Береговой улицы? — спросила Мария.

— Ну, там стена гораздо выше. Кроме того, там ходят люди. Вряд ли кто-то станет так рисковать. В то время как с другой стороны можно забраться в башню за две минуты. А внутри башни, кстати, и деревянная лестница есть, долез до бойницы — и вперед! — заметил Хартман. — А до той меньше двух метров.

— Если кто-то залез в башню, то Мона должна была это видеть и сможет описать приметы преступника. Если только захочет. Впрочем, по-моему, женщины хуже, чем мужчины, запоминают детали внешности, форму головы, носа и так далее. Я прав? — спросил Эк.

— Согласен, однако женщины лучше помнят цвета и одежду. А мужчины запросто могут назвать лиловый свитер желтым, — сказал Арвидсон.

— А по-моему, на таком расстоянии она ничего не видела, — неожиданно возразила Мария. — У нее ужасная близорукость, а очков она не носит. Стоит поговорить с ее окулистом, кстати. Во всяком случае, Мона с трудом находит свои вещи в палате и не может смотреть телевизор.

— Что она делала около Башни Девы? — спросил Хартман, занеся фломастер над точкой на рисунке, обозначающей Мону.

— Наверное, следила за убийцей, заподозрив, что тот может сделать. — Арвидсон откинулся на диване и задрал колени. Длинные тонкие согнутые ноги придавали ему теперь сходство с пауком.

— А Мона убить Биргитту не могла? Что, если она сама залезла в башню? — предположил Трюгвесон. — Или стояла на дозоре, при всей своей близорукости, а Хенрик Дюне залез в башню и умертвил Биргитту, сделав ей укол инсулина?

— Кстати, у Моны Якобсон инсулин ведь был под рукой, — сказала Мария и посмотрела на Хартмана. — У Ансельма же диабет. Она колет ему инсулин несколько раз в день. И знает, что колоть в артерию нельзя.

— Между прочим: а кому из подозреваемых было сложно раздобыть инсулин? — задался вопросом Хартман.

— Например, Хенрику Дюне, — предложил Эк.

— Он мог попросить его у Моны, — вставил Трюгвесон, — Улоф и Кристоффер — тоже. Кроме того, Улоф мог взять его на работе.

— А Арне Фольхаммар? — попробовала развить мысль Мария. — Ему где взять инсулин?

— Мне кажется, он не общается с матерью, — сказал Арвидсон. — С тех пор, как его избил Вильхельм. Он решил, что мать — на стороне отчима.

— Он даже на похороны не пришел. — Мария отхлебнула остывшего кофе и отставила чашку.

— Что мы можем предъявить Моне, чтобы заставить ее говорить правду? — спросил Эк. — Что ей грозит? По какой статье?

— Соучастие в убийстве, укрывательство преступника, сокрытие вещественных доказательств. — Вид у Трюгвесона был измученный. Лоб блестел от пота, очки то и дело съезжали на кончик носа, так что приходилось их поправлять.