Серебряные яйцеглавы

Отделанный бриллиантами робот подкатил тележку. На ней было двадцать тщательно упакованных стопок в четыре фута высотой. Стопки состояли из тонких книг в твердых обложках. Суперобложки были так великолепно раскрашены, что блестели, как драгоценности. Вершину увенчивало нечто неправильной формы, обтянутое белым шелком.

— Мы — Пишущее братство, — глядя прямо на Элоизу, заявила дамочка тем пронзительным голосом, которым, вероятно, говорила бы императрица на базарной площади. — Больше ста лет мы хранили традиции настоящего творческого труда в нашем избранном кругу в ожидании того славного дня, когда ужасные машины, топтавшие наши умы, будут уничтожены и литература вернется к ее единственным настоящим друзьям — самоотверженным любителям. Годами мы поносили ваш союз за его участие в заговоре с целью превратить металлических монстров в наших духовных владык, но сейчас мы готовы признать вашу храбрость — вы наконец уничтожили этих тиранов. Посему я вручаю вам эти два знака нашего уважения. Паркинс!

Вопиющий пример неразумных трат сдернул белый шелк, открывая блестящую золотую статуэтку обнаженной девушки, пронзающей мечом словомельницу.

— Узрите! — закричала дамочка. — Это работа Горгия Снеллигрю, отлитая и отполированная за один день. Она покоится на полном собрании сочинений Пишущего братства, накопленного за последние сто лет. Эти хрупкие светильники в пастельных обложках, покрытые алмазной пылью, пронесли огонь литературы через все ужасы ныне миновавшей машинной эры. Тысяча семьсот томов бессмертной лирики!

В этот момент, виляя бедрами, появилась Сюзетт, неся хрустальный бокал с белой жидкостью, из которого поднимался язык голубого пламени высотой в два фута.

Официантка поставила бокал перед Гомером и быстро накрыла серебряной тарелкой. Затем убрала ее. Пламя исчезло, и ужасная вонь горелого казеина наполнила воздух.

Последний раз вильнув задом, Сюзетт объявила:

— Вот она, вашь горелий молоко, мсье.

23

Флэксмен и Каллингем сидели рядышком в своей наполовину прибранной конторе.

Охранник Джо после ночи беспрерывной уборки в состоянии коллапса был отправлен под присмотром Зейна и Гаспара, пришедших на работу с зарей, в постель. Он спал на раскладушке в мужской туалетной, заткнув под подушку скунсовый пистолет вместе с брикетом антивонина, задумчиво предложенным ему роботом. Тем временем Гаспар х познаниях. В конце концов, вы не только отличаетесь от нас, вы — искусственные создаакануне погрома бесценные книги.

Таким образом, компаньоны остались одни. Был тот безмятежный час рабочего дня, когда неприятности еще не начались. Однако Флэксмен нарушил этот призрачный покой.

— Калли, я знаю, мы уговорим яйцеглавов, но от всего проекта просто душа уходит в пятки, — уныло сказал он.

— Объясни почему, Флэкси, — мягко отозвался компаньон. — Хотя, кажется, я догадываюсь. м, что исследовали мозговые извилины и сокрушались по поводу их ограниченного количества, — то обалдел еще больше Флэксмена. Но в то утро, в которое, по предсказанию Гаспара, у него проио следовало держать в секрете даже от большинства членов нашей семьи и оберегать как некие священные реликвии старинных аристократических родов Британии. Во всяком случае, семейная тайна у меня всегда ассоциировалась с легендой, будто где-то в подземельях замка спрятана подлинная корона древних английских королей, охраняемая чудовищной склизкой жабой. По другой, более ужасной версии, то был бессмертный прадядюшка, сошедший с ума в крестовом походе, который полностью покрылся чешуей и зеленью и каждое полнолуние требовал крови девственницы. А могла быть и комбинация упомянутых версий: в самом дальнем подземелье замка уже семьсот лет обитает настоящий король Англии, превратившийся в жабу и требующий бочонок девственной крови каждый раз, когда свистнет рак. И вот эта священная тайна, скрепленная смертной клятвой, передается из поколения в поколение лишь наследнику владельца замка, когда тому исполняется тринадцать лет. В этот день отец срывает покровы с реликвии, сопровождая рассказ многочисленными ритуальными вопросами-ответами типа «Что рыдает по ночам?» — «То, что мы храним». — «Что мы должны дать ему?» — «То, что он хочет». — «Что он хочет?» — «Ведро крови» и так далее. А когда отец расскажет все и покажет ребенку чудовище, с тем случается сердечный приступ, и он уже ни на что не годен, кроме как шататься по саду и библиотеке и ждать часа, чтобы выложить все собственному сыну. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— В общих чертах, — рассудительно заметил Каллингем.