Серебряные орлы

Аарон заметил, что эти таинственные отъезды очень встревожили папу. Задумчивый и пасмурный, расхаживал он по галереям, украшающим внутренние дворики церкви святого Виталия. Редко заговаривал со своим любимцем — преимущественно проводил время в совещаниях с Гуго, маркграфом Тусции, и только что прибывшим в Равенну посланцем патриция Болеслава, аббатом Астриком Анастазием.

Астрик Анастазий прибыл не один. Но как удалось установить Аарону, никто из посланников польского князя не был славянином, все германцы: саксы или бавары. Правда, об одном из послов говорили, что он из славянского племени бойев или чехов, но, когда в присутствии Аарона к нему обратились по-славянски польские воины из дружины, подаренной Оттону Болеславом, он ответил им по-германски.

Аарон неоднократно имел возможность прислушиваться к разговорам папы с послами Болеслава. Кроме одного Астрика Анастазия, все остальные показались ему совершенно неотесанными людьми: хотя и были пресвитерами, но умели ни одной фразы склепать по-латыни — папа объяснялся с ними лишь через переводчика.

Разговоры шли преимущественно об основании в польском королевстве церквей и монастырей. Сильвестр Второй говорил о скором отъезде трех ученых монахов из окружения пустынника Ромуальда: Бенедикта, Иоанна и Антония. Но при этом он отмечал, что желает, чтобы в самой Польше они находились по возможности недолго: ему нужно, чтобы Болеслав послал их в те земли, куда еще не проникло слово божье. Особенно расспрашивал он об архиепископе Гауденции, брате святого мученика Войцеха-Адальберта, о епископе же познаньском Унгере никогда не говорил без гримасы неудовольствия: раз даже произнес "этот мясник". Но этих слов Астрик Анастазий своим товарищам не перевел.

Польские послы нередко засыпали папу жалобами и претензиями. Жаловались главным образом на саксонских господ, и не столько даже на маркграфов, сколько на епископов и аббатов, особенную неприязнь питали они к Гизело, архиепископу магдебургскому. Рассказывали, что время от времени он предпринимает военные походы на города и селения, подвластные польскому князю или его друзьям. Вооруженные воины архиепископа то и дело уводят людей Болеслава, преимущественно, как они утверждают, чтобы обратить их в святую веру или утвердить в этой вере — но разве такое поведение архиепископа Гизело согласуется со святыми канонами? Разве может он распространять свою власть на земли, волей святейшего отца подчиненные архиепископу Гауденцию? Не умея изъясняться по-латыни, польские послы оказывались вовсе не такими простаками, за каких их вначале принял Аарон. Они сумели искусно вернуться к старой истории захвата митрополитом Гизело земель магдебургского епископства, неоднократно выражали свое искреннее возмущение, что величие наместника Петра неслыханно страдает, поскольку Гизело не желает признать права папы разрешить его спор с епископом Бернвардом. Они довольно точно ухитрялись передать поносные выражения, кои архиепископ Гизело обрушивал на Бернварда, которого очень любит сам государь император. Они сумели даже повторить текст молитвы, которую монахи в Хильдесгеймском монастыре произносят каждое утро и вечер, умоляя святого Петра, чтобы тот наставил своего наместника в намерении отобрать у Гизело неправедную власть над их монастырем, давним средоточием учености и мастерства в различных искусствах.

Аарона привела в изумление эта искренняя приверженность германских клириков интересам славянского владыки. Поражало и то, что саксы с таким рвением выступают против саксонского архиепископа. Еще больше он изумился, когда сотоварищи Астрика Анастазия, явно пользуясь временным отсутствием аббата, с таинственными минами торопливо уведомили святейшего отца, что князь Болеслав горько скорбит от неприязни, которой его дарят доверенные люди пребывающего сейчас здесь, в Равенне, князя Генриха Баварского, подстрекая против патриция родственное им племя чехов. Они просили, чтобы святейший отец разрешил вопрос, не должна ли чешская земля подлежать власти митрополита Гауденция, а не майнцского архиепископа. Их государь Болеслав полагает, что архиепископу Гауденцию вверил святой Петр власть обращать и утверждать в вере всех, кто пользуется славянской речью, а разве чехи изъясняются иначе?