Серебряные орлы

Все же во время первого пребывания Аарона в Кордове нашлось восемь таких евнухов, которые захотели вернуться в отчий край. Осчастливленный, он повел их к христианским графствам, разбросанным на правом берегу Дуэро. Но как только очутился на земле, где уже не слышалось с башенок протяжных возгласов муэдзинов, их схватил вооруженный отряд владельца замка в Каррионе. Проводники были перебиты, а выкупленные Аароном люди посланы на работы в поле. Напрасно Аарон, представ перед графом Карриона, грозил ему гневом святейшего отца.

— Папа пусть указывает в Риме, — со смехом ответил граф, — а здесь о том, что согласно с учением Христовым, решает местный епископ. Можешь пожаловаться ему. Но сомневаюсь, чтобы он осмелился вспомнить хоть один канон, который позволил бы отобрать у меня хоть одного невольника. Радуйся, что я не велел тебя бросить в темницу или к вечно голодным псам. Кружок, который выстрижен у тебя на голове, спас тебя. Так что молчи и садись со мной к столу, я скоро жду сына от племянницы: вот и помолись, чтобы она не родила щенят. Говорят, убиваемый еврей может произнести такое заклятие, что вместо детей из женского лона выходят щенята. Если племянница ощенится, я велю сжечь ее на медленном огне.

Полный стыда, отчаяния и боли, пересек Аарон страшные Пиренеи, направляясь через Аквитанию к королевской Франции. Несколько свернул с дороги, чтобы посетить Аврилак, где когда-то в монастыре святого Геральда делал свои первые шаги в учении бедный юнец Герберт. Когда он с огромным волнением вошел в стены покрытого бессмертной славой монастыря, то застал всех отцов и братьев в горести и слезах. После первых же слов аббата Аарон покачнулся и с рыданием упал на землю. Сильвестр Второй умер. На папский престол взошел любимец молоденького сына Феодоры Стефании.

Аарону незачем было возвращаться в Рим. Была, правда, минута, когда он подумывал, а не место ли его подле Иоанна Фиофилакта, на которого возлагал столько надежд покойный папа. Общими силами оберегали бы они церковь от захлестывающего ее невежества и грубости. Но страх превозмог голоса, наяву и во сне взывающие: "Вернись!" Любимец Сильвестра Второго не мог ожидать от Рима Кресценциев ничего, кроме унижения и преследований. Если бы ему приснился сам Сильвестр Второй с доброй улыбкой в карих глазах, призывающий к тому, чтобы он страданием заплатил за его отцовскую любовь, тут, может быть, Аарон внял бы призыву и отправился, раздираемый страхом, в Рим, но такие сны ему не являлись, поэтому он поехал туда, где неполный год назад его так радушно и дружески принимали, — к ученикам Герберта.

И он не ошибся в своих ожиданиях. На Сене, Марне, в Мозеле, Маасе и Рейне его встречали с распростертыми объятиями. Вновь оказывали бесчисленные услуги, вновь наперебой старались избавить от всяких забот. Покойный учитель Герберт был предметом еще большего почитания, чем живой. И что уже совсем удивляло и озадачивало Аарона — это ревностное почитание, почти набожное, с которым даже самые рьяные противники учения о безоговорочном верховенстве римского епископа окружали память Сильвестра Второго, именно как епископа Рима, как Петрова наместника.

— Да, это был единственный человек, устами которого святой дух и ключарь небес говорили бы охотнее, чем многоустым голосом синода, — восклицали с жаром Герард, епископ камбрейский, Бруно Лангрский и родич короля Роберта Ингон, аббат монастыря святого Германа. — Но коли уж предвечная мудрость, — тут же добавляли они, — решила призвать к себе самого достойного из своих любимцев, пусть никто и не удивляется и не огорчается, что ни один из истинных пастырей стада Христова не унизит себя, прислушиваясь к бормотанию, которое царит теперь в приказах христианскому миру, исходящих от разнузданной невежественности, захватившей папский престол.

Только клюнийские монастыри не переставали утверждать, что святой дух и ключарь небес неизменно говорят устами епископа Рима, невзирая на то, кто является этим епископом. Но и клюнийцы не скрывали огорчения и ужаса от того, что наследие Григория Пятого и Сильвестра Второго стало игрушкой в руках Кресценциев. Все чаще раздавались среди них голоса, что Петрова столица тогда лишь восстанет полностью из унижения, когда взойдет на престол человек, чья святость, мудрость и неустрашимость явятся результатом воспитания, полученного в лоне суровой клюнийской конгрегации. Не раньше.