Серебряный Камень (Хранители скрытых путей - 2)

- Я не собирался причинять ему вреда, - повторил Йен. - Просто не понимаю...

- Ясно. Ты должен явить свою истинную натуру, - не терпящим возражений тоном произнес герцог Залива Байт. - Иначе можно бесконечно долго спорить о проклятиях и заклинаниях. - Он обвел глазами сидевших за Столом. - Я не склонен вступать в войну с Доминионами, по крайней мере сейчас и... - Он осекся. - Не в данных обстоятельствах, короче говоря. Однако должен признаться моим собратьям, что меня терзают сомнения. Положить руку в Пасть Волку испокон веков считалось привилегией. - Он поднял вверх свою железную руку. - Мы все прошли Испытание Болью, но прошли его ради того, чтобы продемонстрировать достоинство... а не ради того, чтобы доказать свою правдивость.

Сказав это, он направился к занавесу позади Стола и беззвучно отдернул его.

На вытесанном из камня столе высотой примерно по грудь возвышалось каменное изваяние в форме головы зверя.

Йен даже не сразу понял, что это волк; голова была такая большая, зубастая и свирепая, что походила на карикатуру.

На стойке позади изваяния стояло с десяток копий, только каждое из них венчал не острый наконечник, а деревянный диск размером с тарелку.

- Все мы, как и наш Отец Тюр, стойко выдержали поединок с Волком, все мы клали руку в его пасть, преодолевая Боль.

- И так вы потеряли свои руки? - вдруг заговорил Торри.

- Нет, - возразил герцог. - Так мы пожертвовали свои руки, явив всем достоинство и честь. - Он взял со стойки копье. - Каждый, кто поддерживает кандидата, имеет право оттолкнуть его, когда он ухватит Боль; каждый, кто не поддерживает кандидата, имеет право помешать этим попыткам. - Герцог поставил копье на место. - Обетованный Воитель, конечно же, не почувствует боли, его рука не обуглится и не сгорит, иначе как бы он справился с Гунгниром!

Йен однажды прикоснулся к Гунгниру без перчатки Фрейи - случайно, во сне. Место, где еще недавно красовался волдырь от ожога, отчаянно чесалось.

- Вы просите меня сунуть руку в пасть скульптуре и ухватить Боль, - а сами тем временем с любопытством будете наблюдать, не погибну ли я?

Герцог невозмутимо кивнул.

- Да, - столь же невозмутимо прозвучал его ответ. - Именно это мы и велим тебе сделать.

Йен судорожно глотнул, однако металлический привкус страха во рту не исчез. Значит, они ждут, когда пламя сожрет его руку - по меньшей мере? А вдруг кто-нибудь из них решит, что без Йена будет только лучше?

- А если он откажется? - выступила вперед Мэгги. - Если скажет: "Вы получили известие, которое мне поручено вам передать, теперь дело за вами а я отправляюсь домой"? Если мы сейчас просто повернемся и уйдем?

Встал маркграф Внутренних Земель.

- Вы по собственной воле решили предстать перед Столом. Неужели вы полагаете, что мы отпустим вас отсюда, не вынеся суждения? Вы думаете, здесь просто кучка немощных слабоумных стариков, над которыми можно поиздеваться, а потом уйти?.. Так предстаньте перед Столом и ждите нашего решения!

У Торри пересохло во рту. Время уходило.

- Постойте! - Юноша вышел вперед. - Судите меня. Я готов ответить за него.

Арни вдруг вспомнилась одна улыбка.

Он уж забыл, на каком перекрестке лежала эта деревенька - где-то между Нам-По и Син-Чже-Донгом. Их часть оказалась отрезанной от остатков Седьмого. Старик - капитану было лет двадцать пять-двадцать шесть, но выглядел он от силы на восемнадцать, и его прозвали Стариком... так вот Старик получал все приказы и распоряжения по радио. И вот однажды ему приказали начать стратегический отход, в переводе на человеческий язык - драпать вдоль дороги и надеяться встретить подкрепление.

Старик оставил двоих с пулеметом и велел отходить в самый последний момент - если, конечно, будет кому. Они могли задержать передовые части наступающей дивизии буквально на несколько минут, но каждая минута ценилась на вес золота.

Помощником у пулеметчика был прыщавый малый откуда-то из Джорджии; белый как мел, он только кивнул. А пулеметчиком был горлопан Петрочелли из Нью-Йорка, но тут и Петрочелли язык прикусил. Улыбнулся слабо и сказал: "Есть, капитан".

Арни до сих пор не мог забыть эту улыбку, улыбку человека, который жизнью готов заплатить за несколько минут для своих собратьев по оружию.

Но, черт побери, сейчас-то все иначе. Петрочелли был мальчишкой, ну, может, года двадцать три ему успело стукнуть. Он терял добрых полвека жизни.

А что терял Арни?

Да ничего.

Смерть его не страшила. Он, в сущности, уже и умер почти; по крайней мере большая часть жизни ушла, когда у него на руках скончалась Эфи. Тогда он не ушел вместе с ней только потому, что дал ей слово, а Арни не привык обманывать свою Эфи, тем более у смертного одра, да и раньше тоже.

Кроме того, он уже вкусил свою порцию счастья. Досыта. Не могло же оно, счастье это, длиться до бесконечности. Если тебе повезло прожить с хорошей женщиной десять, потом двадцать, потом тридцать лет, в какой-то момент ты вдруг сознаешь, что старое клише о "лучшей половине" вовсе и не клише, а чистая правда.