Серебряный шпиль (ЛП)

— Хорошо, никаких гарантий, — согласился банкир с каменным лицом игрока в покер.

— И еще, — сказал я, прислонясь к дверному косяку, — думаю, не ошибусь, если предположу, что родители дали вам какое-то имя...

— Что? Ах да, конечно, — с огромным усилием он выдавил некоторое подобие улыбки. (Все же его мучают газы, решил я.) — Простите изъян в моих манерах. Меня зовут Ллойд Морган и я один из ближайших соратников Преподобного Барнаби Бэя.

— Это тот Бэй, который, как мне доводилось читать, служит в устраивающей телевизионные шоу большой церкви на Стейтен-Айленде?

— Храм с Серебряным Шпилем, — произнес Морган. Он подчеркивал все слова так, будто каждое само по себе являлось святыней. — Мы считаем, что наши службы подаются по телевидению с большим вкусом.

— Так или иначе, но мы толкуем об одном и том же заведении, — сказал я, сопровождая Моргана через прихожую в кабинет.

Жестом пригласив его сесть в красное кожаное кресло у стола Вулфа, я проскользнул на место за своим столом и, повернувшись к посетителю лицом, пояснил:

— Мистер Вулф развлекается наверху со своими орхидеями и не появится здесь до одиннадцати. Вам не с кем делить мое внимание. Итак, в чем суть проблемы?

Морган изучил хорошо ухоженные ногти на своих толстых пальцах, затем вздохнул, что, видимо, должно было выражать напряженную работу мысли, и поднял на меня глаза.

— Во-первых, Барни — святой отец Бэй хочет, чтобы коллеги называли его именно так, — знает о том. что я здесь, хотя и не полностью одобряет мой визит. Он считает, что я напрасно беспокоюсь. Его точные слова были: «...склонен излишне волноваться», — воинственным тоном произнес Морган. — Не знаю, склонен или нет, но я настоял на том, что нам необходима помощь извне, и рассказал ему про Ниро Вулфа, о существовании которого Бэй ничего не знал.

— Бедняга, очевидно, пребывает в полной изоляции от общества, — не преминул заметить я. — О Ниро Вулфе слышали все, включая, наверное, шерпов-проводников на горе Эверест.

Итак, я немного повеселился, зная, что бедолага не осмелится лезть в бутылку. Он действительно не осмелился. По правде говоря, выражение его круглого румяного лица ничуть не изменилось. Точнее будет сказать, что его физиономия, как и прежде, не выражала ровным счетом ничего. Ни радости, ни печали, ни осуждения — ничего.

—  Барни трудится с нечеловеческим напряжением, — продолжил как ни в чем не бывало Морган, защищая своего босса. (Я всегда ценю преданность, и он заработал несколько очков в свою пользу.) — Создается впечатление, что у него расписано каждое мгновение: выступление на церковном совете в Нью-арке, благотворительный ужин в пользу ночлежки для бездомных в Бронксе, завтрак с молитвой у мэра в Манхэттене. Боюсь лишь, что он уделяет слишком мало внимания прессе, а это ему не помешало бы.

— Это никому из нас не помешало бы, — глубокомысленно заметил я. Мне нравился Морган, правда, еще не до конца. — Теперь, когда мы по некоторым вопросам достигли полного согласия, не пора ли вам сообщить мне, чем Ниро Вулф может помочь вам и вашему добрейшему Преподобному?

Морган, уже успевший отклонить мое предложение выпить кофе, расслабился настолько, что позволил себе расстегнуть пиджак. Это, согласитесь, указывало на существенный прогресс. Затем он откашлялся, прочищая горло, что говорило, в свою очередь, о том, что некоторая напряженность все же пока имела место.

—  Мистер Гудвин, могу ли я рассчитывать на то, что содержание нашей беседы останется абсолютно конфиденциальным?

— Можете, если не было совершено преступление. В противном случае я как частный детектив, получивший лицензию независимого штата Нью-Йорк, буду обязан сообщить об указанном преступлении. У меня не останется иного выбора.

Конечно, в моей практике было несколько случаев — скажем, совсем немного, — когда я позволял себе некоторые вольности в отношении именно этого требования закона.

Морган, видимо, желая продемонстрировать свое превосходство, вздернул подбородок и заявил:

— Пока подлинное преступление не совершилось. Но мы — по крайней мере некоторые из нас — убеждены, что оно должно произойти.

— Я так и понял. Продолжайте. Он вновь прочистил горло.

— Вам, естественно, никогда не приходилось принимать участия в наших молитвах?

— Никогда, — отрезал я улыбаясь, хотя и был несколько раздражен словом «естественно». Однако осуждающий тон его слов в целом забавлял.

— Что же, — продолжил он с оттенком презрения, — в таком случае вы скорее всего не знаете, что каждое воскресенье у нас на трех утренних службах и одной вечерней бывает в общей сложности примерно двенадцать тысяч человек.

— Весьма впечатляюще. Однако, насколько я понимаю, кто-то из этих двенадцати тысяч заставляет нервничать вас и вашего предводителя?

— Почему вы так думаете?