Серебристая бухта

Вернувшись в номер, мы не стали включать свет и разделись. Молча. Как будто по телепатической связи договорились, что эта ночь все решит. Мы приблизились друг к другу. Я смотрел на силуэт Ванессы и любовался ее чувственной красотой. Когда мы легли на старую кровать, мой мозг сфокусировался на физических ощущениях: телесный контакт, ее руки умело изучают меня, из ее губ вырываются тихие стоны удовольствия. Я пробежал пальцами по ее груди, по ее коже. Зарылся лицом в ее волосы. Я помнил ее запах, помнил ее, то, как она изгибается в ответ на движение моих рук. И наконец я вошел в нее, забыл обо всем и, судорожно глотая воздух, освободился.

А потом мы лежали так тихо, словно в темноте номера нас окружило нечто тягостное и печальное.

Я потянулся к ее руке и спросил:

– Ты как?

– Прекрасно, – ответила она после некоторой паузы. – Просто чудесно.

Я смотрел в темноту и слушал. Волны накатывали на песок, где-то хлопнула дверца машины, завелся двигатель, а я думал о том, чего, я это понимал в глубине души, мне не хватает. Я думал о том, что потерял.

Уезжали мы в субботу. Рано утром я спустился вниз, чтобы рассчитаться с Кэтлин. Половину я оплатил наличными, потому что понимал, что так ей будет удобнее, чем карточкой.

– Я буду на связи, – сказал я, – все быстро меняется. Действительно быстро.

Кэтлин пристально посмотрела на меня и сказала:

– Надеюсь.

После этого она, не считая, положила деньги в жестяную банку и убрала ее в стол. Я подумал, что этот жест означал, что она хоть и не на все сто, но все-таки мне доверяет. Это было такое облегчение – хоть что-то хорошее случилось!

– А Лиза… Лиза здесь? – спросил я, когда понял, что Кэтлин сама не станет поднимать эту тему.

– Лиза вышла в море на «Измаиле».

– Ну, тогда передавайте ей привет, – как можно непринужденнее попросил я, а сам буквально кожей чувствовал присутствие Ванессы, которая уже спустилась вниз и стояла у меня за спиной.

Кэтлин ничего на это не ответила. Она пожала руку Нессе и сказала:

– Счастливого пути. И хорошей вам свадьбы.

Поднимаясь в номер за багажом, я подумал о том, что слова Кэтлин можно понимать по-разному, но ни одна из трактовок не была пожеланием счастья именно для меня. Я шел обратно по знакомому коридору и тут услышал музыку. Ханна еще была в отеле. С тех пор как проект перестал быть секретом, она мало со мной разговаривала, и это ее детское молчание служило подтверждением того, что я поступил неправильно.

Я остановился у ее двери и постучал. Спустя какое-то время она открыла, и в коридор вырвалась волна музыки.

– Вот подумал, надо бы попрощаться, – сказал я.

Ханна не ответила.

– Да и… я зашел, чтобы отдать тебе это. – Я протянул ей конверт. – Твоя зарплата. Отличные получились фотографии.

Ханна взглянула на конверт. Когда она заговорила, в ее интонации мне слышалась нотка извинения:

– Мама не разрешила брать у тебя деньги.

– Что ж, тогда я оставлю конверт на столике в холле. Если тебе и правда нельзя взять их, то, надеюсь, ты сделаешь взнос в какой-нибудь благотворительный фонд для дельфинов. Я знаю: ты их любишь.

Внизу зазвонил мобильный Ванессы, я кивнул, как будто этот звонок оправдывал мой уход.

Ханна стояла в дверях и внимательно на меня смотрела.

– Майк, почему ты нас обманывал?

Я шагнул к ней и ответил:

– Не знаю. Наверное, я совершил большую ошибку, но я постараюсь ее исправить.

Ханна посмотрела себе под ноги.

– Взрослые тоже совершают ошибки, – продолжал я, – но я постараюсь все исправить. Надеюсь, ты… надеюсь, ты мне веришь.

Ханна подняла голову, и по ее лицу я вдруг понял, что она уже давно выучила этот урок и то, как я поступил, только усилило ее уверенность в том, что мы, взрослые, часто поступаем неправильно и всегда можем испортить жизнь ни в чем не повинной девочки.

Мы молча стояли друг против друга: маленькая девочка и делец из лондонского Сити. Я сделал вдох и потом, почти инстинктивно, протянул Ханне руку. После самой долгой паузы в моей жизни она наконец пожала ее. А когда я уже подошел к лестнице, она вдруг меня окликнула:

– Майк! А как же твой телефон? Он ведь еще у нас.

– Оставь себе. – Я был рад, что появился шанс подарить ей хоть что-то. – Ты найдешь ему хорошее применение, Ханна. Я в тебя верю.

Когда я спустился вниз, Ванесса уже ждала меня в машине. На ней была свежая блузка и костюм из немнущейся ткани – походная экипировка, так она это называла, на коленях – портплед (чтобы переодеться перед посадкой в Лондоне), а сверху кашемировый кардиган. Я в шутку спросил, кто ее там встречает, а она ответила, что, если меня больше не волнует собственный внешний вид, это еще не значит, что она тоже должна перестать следить за собой. Думаю, на эти слова ее вдохновили мои джинсы, из которых я не вылезал последние дни. А мне было в них комфортно, и надевать в полет костюм казалось даже глупо.

Кэтлин проводила нас до «холдена».

– Ну, счастливо, – попрощалась она, скрестив руки на груди.

Теперь она уже была совсем не та Кэтлин, которая принимала меня пять недель назад.