– Я проснулась утром, - продолжала Таня, - посмотрела на них и поняла, что - все. Больше не могу. Смотреть на них не могу, повторять про свободных людей - не могу, убеждать себя, что люблю и Сережу, и всех, кого он любит - не мо-гу. И еще - что больше не люблю Свету. Совсем не люблю, до судорог, до ненависти. Не люблю. Не хочу с ней ни говорить, ни быть рядом. Особенно - после этой ночи. И когда я это поняла, мне стало так легко. Оказалось, что ненавидеть куда проще, чем любить. Света меня обнимала во сне, я убрала ее руку, посмотрела на них еще раз и поняла: да, я ее ненавижу. И тут она проснулась, открыла глаза и посмотрела на меня. Мы молча друг на друга смотрели и понимали, что чувствуем одно и то же. И эта ненависть, которая нас объединяла, была куда лучше той любви, которую мы изображали всю ночь. Это было настоящее единение, без обмана. И мы больше не общались, до сих пор даже на работе стараемся не пересекаться. А были лучшие подруги. И за это, конечно, тоже отдельное спасибо Сереже - хотя я ему об этом не говорила ни разу. Он ведь считал, мы все должны любить друг друга, так и не понял, почему мы больше не дружим. - Таня горько улыбнулась. - Если бы я могла любить Свету, как было бы хорошо. Да, любить ее, а возненавидеть Сережу - но у меня не получилось. Жалко. Знаешь, как трудно ненавидеть старую подругу? Я вот сижу тут с тобой, и стараюсь не думать, что ты и с ней могла так сидеть. И то же самое, когда я с Алькой - она ведь со Светой до сих пор дружит. Но я себя заставляю, потому что иначе, наверное, вообще бы из дома не выходила.
Таня надела на палец последнее кольцо и Маша вспомнила, как очарована была этими людьми, когда увидела их впервые. Ей казалось, что здесь, в Москве, наконец увидела новых русских людей, способных радостно и открыто смотреть в глаза реальности. Но позитивный новый московский мир оказался таким же непрочным, как экономическое процветание. Из-под умело наложенной косметики в любой момент может проступить лицо обиженной школьницы, а на искусственных ресницах повисают настоящие слезы.
– Я даже попробовала его приворожить, - продолжала Таня. - Терять было уже нечего. К Светкиной ведьме, конечно, не пошла, а просто в Интернете поискала какие-то магические заклятия.
– И как? - спросила Маша.
– Никак, - ответила Таня, - я же спала с ним в последний вечер. И - никаких перемен, я все время чувствовала, что он хороший любовник, только меня не любит. Так что заклятие не подействовало. И вот я на днях подумала - откуда я знаю, что я там наколдовала? Может, что-то напутала. Или кто-то пошутил и выложил в Сеть какое-нибудь не то заклятие? Может ведь такое быть, как думаешь?
– Вполне, - согласилась Маша.
Таня сплела серебряные пальцы, нагнулась над столом и прошептала:
– Я вот думаю, может, это я его так убила? По ошибке? Неверным заклятием?
Это было так нелепо, что и Марик бы не поверил. Маша с облегчением вздохнула.
– Ну что ты говоришь, - сказала она. - Ты же в это сама не веришь! А даже если и веришь, подумай, кто станет выкладывать такое неверное заклятие в Сеть? Разве сумасшедший какой-то.
И Маша продолжала говорить, и радовалась, что может хотя бы так помочь Тане и вдруг подумала, что, может, Таня специально сказала эту глупость про неправильное заклинание, чтобы она, Маша, не чувствовала себя настолько беспомощной перед лицом всего, что ей пришлось выслушать. Из бездны отчаяния Таня задумалась о ней, о Маше, и помогла ей единственным, чем могла - дала возможность почувствовать себя нужной, сказать слова утешения. Жалость и нежность захлестнули Машу, она протянула руку и взяла металлические Танины пальцы своими, теплыми и живыми. Она представила, как они выглядят со стороны - две красивые молодые женщины, утешающие друг друга за столиком модного клуба. И тут Таня сказала:
– Ты не понимаешь. Конечно, это не было заклинание для убийства. Это было заклинание для исполнения желаний. Но, может быть, я как раз и хотела Сережиной смерти?
23
Эта неделя для российского кризиса была переломной. Раньше еще можно было надеяться на благополучный конец, верить, что дефолт - это еще один "черный вторник", доллар подрастет себе немного, а потом откатится назад и все будет как было. Но Дума раз за разом отказывалась признать Черномырдина премьер-министром, рубль стремительно падал, а уличные цены на доллар росли еще быстрее. Во вторник торги признали несостоявшимися, в среду в обменниках доллар шел по двадцать с лишним. Все понимали, что и это не предел: тогда-то и появился анекдот "в чем разница между рублем и долларом?" - "один доллар". Так народная молва объявила рубль бесконечно малой величиной.