Серенький Волчок

Маша не очень ясно представляла, кем был папа, но точно - не академиком. Ей не было года, когда он развелся и уехал из города, может быть, даже в Москву, а может, и дальше - за Урал, в Сибирь, и только дядя Сеня, папин брат, иногда получал от него поздравительные открытки на какие-то странные праздники типа Дня геолога или Международного Дня защиты детей. В открытках этих, возмущалась мама, о дочери - ни слова, но Маше нравилось представлять, что мама просто не хочет говорить об этом, а тем временем папа просит дядю Сеню заботиться о них, и поэтому тот так часто приходит в гости. Кстати, дядя Сеня и выплатил злополучные тридцать два рубля ноль семь копеек, и тогда Маша твердо решила, что, когда вырастет, с первой же зарплаты обязательно отдаст долг. Первую зарплату она получила уже в Израиле, а стипендия, которая была у нее в харьковском Худпроме, расходилась так быстро, что мысль отдать тридцать два рубля из сорока не приходила в голову - тем более, что Маша давно забыла свою детскую клятву и вспомнила только сейчас, в "Шереметьево-2", высматривая в толпе Сережу Волкова и думая, сколько деноминированных рублей надо было бы сегодня вернуть дяде Сене, если бы он был жив.

Она миновала зеленый коридор и теперь шла живым коридором встречающих, с картонками в руках, выкрикивающих "такси, такси", привстающих на цыпочки и спрашивающих с интонацией ее покойной бабушки: "Простите, девушка, это рейс из Тель-Авива?" Сережи Волкова нигде не было видно, но вдруг сквозь шум и гомон шереметьевской толпы Маша услышала свою фамилию. Она обернулась на голос и увидела Ивана Билибинова, который глянцево, по-американски, улыбался ей. Это была ее первая московская улыбка.

– Привет, - сказал Иван. - У Волкова сегодня утром встреча неожиданно назначилась… ну, и я здесь.

Он развел руками, а Маша подумала, что он сказал "назначилась", будто встреча - живое существо, наделенное собственной волей.

– А, - протянула она, стараясь изобразить смесь разочарования и легкого недоумения: мол, ничего страшного, но как-то странно, мог бы и встретить старую подругу. Ей казалось, именно такой реакции ждет от нее Билибинов, хотя, честно говоря, она ничуть не огорчилась.

Сказав Горскому, что собирается в Москву к Сереже Волкову, она немного соврала. Волков не слишком интересовал ее: она это поняла еще много лет назад в Крыму. Наверное, он был неглуп и, может быть, даже хорош собой, но на Машин вкус немного вяловат: типичный московский юноша, очарованный романтическими красотами южного берега Крыма. Таких, как Волков, дед называл шлимазл, и это было единственное слово на идиш, которое он употреблял, - возможно, потому что сам был чистокровным хохлом. Каждый раз, слыша шлимазл, Маша понимала: чтобы выразить пренебрежение к такому человеку, уже не хватает ни русского, ни украинского.

К тому Волкову, которого она знала когда-то в Коктебеле, она бы ни за что не поехала, но за прошедшие годы он как-то изменился, и на смену лихорадочному московскому желанию покайфовать на югах пришла легкая расслабленность, какой-то даже буржуазный лоск, этакое скромное обаяние. Но как мужчина он все равно был не Машиного типа, ничего не попишешь. Может, дело в том, что все пять часов, которые они провели в пражских пивных, Сережа добивался от Маши каких-то давно позабытых воспоминаний. Да, он был предупредителен и мил, но Маше куда больше понравился молчаливый Иван Билибинов. Наверное, меня теперь привлекают сдержанные, спокойные мужчины, словами дамского романа думала Маша, прикидывая - с чего бы это: реакция на трехлетний роман с Мариком или просто возраст?

– Он пытался дозвониться вчера вечером, но тебя не было дома, - пояснил Иван, словно оправдываясь за Волкова.

– Позвонил бы на пелефон. - Маша попыталась пожать плечами, сумка соскочила, и Иван едва успел ее подхватить.

– Куда? - переспросил он, взяв у Маши сумку и чемодан.

– На пелефон, на селл… как это теперь называется в России? Сотовый?

– Мобильный, - поправил Иван. - Никто уже не говорит "сотовый". А в Израиле - "пелефон"?

Маша кивнула. Она сама уже не помнила точно историю: кажется "Пелефон" была первая компания, вышедшая на рынок мобильной связи. "Пеле" - это "чудо" на иврите, и вот название прижилось, как слово "ксерокс" для копиров в России.

Высокий, светловолосый, широкоплечий Иван, отбиваясь от таксистов, пошел вперед увлекая за собой Машу к припаркованной чуть в стороне "тойоте". В машине он снял светло-бежевый пиджак и повесил на плечики над задним сиденьем.

– Жарко, - сказал он, - а кондишн что-то барахлит. Все равно приходится в костюме ходить, у нас в офисе дресс-код.

Вот поэтому я никогда не работала ни в одном офисе больше месяца, подумала Маша, усаживаясь на переднее сиденье.

– Давно не была в Москве? - спросил Иван.

– Считай, никогда не была. Со школой ездила в пятом классе.

– Из Израиля?

– Из Харькова.