Сережа Боръ-Раменскiй

— Но что? Говорите, говорите скорѣе, — сказалъ Сережа, едва переводя духъ отъ волненія. Никогда еще не видалъ онъ Соню такою; она и въ дѣтствѣ не была плаксой и всегда отличалась такою кротостью и послушаніемъ, что не доводила себя ни до наказаній ни до строгихъ выговоровъ.

— Мама такъ ужасно огорчена, даже всю ночь глазъ не смыкала, а папа… ахъ, какъ онъ сердитъ… я его такимъ никогда не видала.

— Но что такое? Отчего? За что?

— Все Анатоль. Еще третьяго года, когда мы переѣхали въ Москву, онъ завелъ нехорошія знакомства и надѣлалъ долговъ. Папа ему давалъ много денегъ и, узнавъ о долгахъ, выговаривалъ серіозно, но тихо. Онъ заплатилъ всѣ долги; но Анатоль учился плохо, едва весною переходилъ съ курса на курсъ, а теперь… теперь, я думаю, не перейдетъ. Весна вѣдь не за горами, а онъ совсѣмъ не занимается. Когда мама говорила съ нимъ, онъ отвѣчалъ ей беззаботно: „Чтò за бѣда, не перейду — такъ не перейду. Не убиваться же мнѣ объ этомъ, а по правдѣ сказать — мнѣ все равно“. Мама разсердилась, а онъ отвѣчалъ ей дерзко. Она всю ночь проплакала. Отецъ, видя слезы матери, разсердился. Вотъ такъ у насъ и идетъ. Анатоль съ утра уходитъ изъ дому, мама плачетъ, папа сердится. Вчера онъ сказалъ maman такимъ голосомъ, котораго я никогда не забуду, что онъ такъ жить не намѣренъ, что его семейное счастіе разстроилось, а что оно дороже ему всего на свѣтѣ. Папа прибавилъ: „Ты плачешь, Соня плачетъ, и все отъ того, что одному изъ семьи вздумалось дурить безъ мѣры. Онъ никуда негоденъ, и если онъ не перейдетъ съ курса на курсъ, пусть идетъ, куда знаетъ. Я не хочу держать въ домѣ недоросля и дармоѣда.“

— Но куда же онъ пойдетъ? сказала мама очень неосторожно: — Онъ еще молодъ и не совсѣмъ виноватъ, когда ему съ дѣтства ни въ чемъ отказа не было и ему во всемъ потворствовали.

Едва мама произнесла это слово, какъ папа толкнулъ стулъ такъ сильно, что онъ опрокинулся, рѣзьба разломалась, мама вздрогнула, а папа взглянулъ на нее, перемѣнился въ лицѣ и вышелъ изъ комнаты стремительно. Это случилось третьяго дня.

— Ну, а потомъ? сказалъ Сережа.

— А потомъ… вчера утромъ принесли счеты изъ магазиновъ, а нынче какой-то вексель. Папа долженъ платить большія суммы. — Чтò же онъ?

— Молчитъ, но послалъ за Андреемъ Алексѣевичемъ и сидитъ въ кабинетѣ, мраченъ, какъ черная туча. Я боюсь приступиться къ нему. Ахъ, Сережа, чѣмъ все это кончится! сказала Соня и сложила крѣпко свои руки.

— Дѣло поправимое, — сказалъ Сережа, утѣшая ее: — Анатоль малый умный, образумится. Съ нимъ надо поговорить толкомъ, урезонить его.

— Да кто же? кто? Меня онъ не слушаетъ, maman такъ же, а папа говоритъ съ нимъ такъ рѣзко или вовсе не говоритъ — и выходитъ хуже. Съ Ипполитомъ онъ никогда не былъ друженъ. Ипполитъ къ нему и не подступается. Анатоль всегда звалъ его киселемъ, флегмой, даже дуракомъ. А Ипполитъ совсѣмъ не такой. Онъ добрый, только…

— Тюлень, — подсказалъ Сережа добродушно, и Соня улыбнулась. Сережа обрадовался этой улыбкѣ и сказалъ:

— Хотите, я поговорю съ Анатолемъ, какъ товарищъ и другъ дѣтства. Вѣдь мы росли вмѣстѣ.

— Хорошо, да только поосторожнѣе, чтобы онъ не обидѣлся, и поскорѣе, сейчасъ, какъ бы не пришелъ Андрей Алексѣевичъ. Онъ за Анатоля слова не молвитъ, и если они что рѣшатъ вдвоемъ, то ужъ потомъ этого не передѣлаешь, я знаю.

— Я пойду къ Анатолю. Онъ дома?

— Дома, дома. Сережа, милый, образумь его, упроси, другъ ты мой!

Сережа всталъ и быстро пошелъ въ комнаты Анатоли. Не однажды бывалъ у него Сережа, но теперь иначе посмотрѣлъ на комнаты этого баловня богатаго отца. У Анатоля было три роскошно убранныхъ комнаты: спальня, кабинетъ и гостиная, съ дорогими бездѣлушками, съ дорогимъ оружіемъ на стѣнахъ и дорогими коврами на полу. Анатоль сидѣлъ въ покойномъ креслѣ и точилъ себѣ ногти какой-то особенной пилочкой.

— А! воскликнулъ онъ, увидя Сережу, — вотъ и ты философъ, разумникъ, отшельникъ изъ-за Москвы-рѣки, гость рѣдкій; прошу, садись!

Все это было сказано громко, бойко, съ напускной веселостью.

Сережа не нахмурился и не улыбнулся, онъ сѣлъ и сказалъ спокойно:

— Я пришелъ къ тебѣ съ порученіемъ, и полагаю, что, какъ товарищъ съ дѣтства, могу…

— Безъ предисловій, любезнѣйшій. Я понимаю: маменька пли сестрица прислали тебя парламентеромъ. Что имъ надо? ужъ когда замѣшаются дамы и дѣвчонки — толку не будетъ. Знали бы свое дѣло: рядились бы да рукодѣльничали, а насъ оставили бы въ покоѣ. Я, впрочемъ, на все готовъ, чтобы избавиться отъ слезъ, проповѣдей и причитаній.

— Въ такомъ случаѣ, все улажено, — сказалъ Сережа, подавляя въ себѣ негодованіе и презрѣніе, которое онъ чувствовалъ къ Анатолю, — сію минуту все можетъ быть легко исправлено. Обѣщай отцу не дѣлать долговъ, попроси Казанскаго заняться съ тобою, учись усиленно и экзамены сдашь. У тебя отмѣнная память.

— Наговорилъ! Экъ, что выдумалъ! Легко? Попробуй самъ.

— Пробую и то, что тяжелѣе, — сказалъ Сережа невольно и неразумно.

Анатоль засмѣялся, но ужъ никакъ недобрымъ смѣхомъ и воскликнулъ: