Серьезный коп (СИ)

Пол вымазан чёрными и алыми полосами, из чёрных вырастают полуразрушенные торшеры, битое стекло, игрушки, сгоревший пух, дымящиеся перины; алые настигают чёрные полосы повторно, охватывая каждый миллиметр пола. Посередине, будто в ритуальных начертаниях, свалена кровать и пара тумбочек. Замечаю торчащие пальцы ноги из центра огненной пентаграммы.

- Вылезай! – перекрикиваю огонь. – Быстрее, прошу! – не дожидаясь ответа, не позволяя шальной мысли, что я не успел, поглотить меня, кидаюсь с боем на стол королевы огня. Хозяйка невнимательна, сетует на поклонение ей, радуясь живому мясу, самостоятельно упавшему в тарелку. Толкаю мусор, плотную стену кровати. Нагибаюсь, собирая с пола политого сажей ребёнка, надеваю маску; она поняла, что я ворую еду с её стола, в бешенстве взрывает мощным импульсом воздух, выбивая стекла, проезжаюсь на заднице прямо к выходу, уши заложило, и я не слышу, как стихия орёт, проклиная вора.

Маска не спасает. Понимаю это, когда сквозь дым уже ничего не видно. Кислород высосан, задыхаюсь в закрытой банке. Врезаюсь в стену, чуть не роняя ребёнка, наваливаюсь плечом, съезжая вниз, придерживаю ладонью маленькую голову. Страх и нехватка кислорода заставляют дрожащие пальцы искать пульс, но я ничего не слышу и не чувствую, даже биения собственного сердца.

Может, мы оба уже мертвы?

Лёгкие разрываются, ломаясь, сжимаясь, всасывая дым, оседающий мёртвой сажей на рёбрах, из глаз бьют слезы, размазывая очертания хрупкости на моих руках. Через силу всматриваюсь в бледное лицо: блики огня мелькают, являя сон в лице ребенка под пологом сажи. Сон. Не смерть. Закидываю хрупкость на свою спину, ползу в сторону выхода, ведь если бы я встал, мои лёгкие развалились на тысячу бесполезных ошмётков. Маска не помогает, то ли от того, что там закончился кислород, то ли мои лёгкие настолько насытились дымом, что ничто больше не принимают. Не уверен, что двигаюсь вперёд; рук, ног, пальцев не чувствую, быть может я остался лежать в той палате, осколок выбитого стекла разодрал моё горло, а это лишь последняя галлюцинация умирающего идиота.

Усмехаюсь хозяйке в надменное лицо, получая по шее огненной рукой.

***

Мир из точки невозврата превращается в смешанный звук голосов, всё ближе и ближе заливающих мне в уши.

- Давай, дыши, дыши! Выполз, герой!

- Идиот, чего кинулся туда…

- …Но ведь ребёнка вынес…

- … Брат его, наверное…

Кислород вновь царствует в моих органах, заставляя изрыгать сажу вместе с желчью.

По спине зачастили удары, пытаюсь протестующе шевельнуть лопаткой, чтобы скинуть надоедливые ладони, но кашель заставляет дёргаться всё тело, не оставляя мне права голоса.

- Смотри на меня, - спокойный голос. – Глаза открой, – веко насильно потянули вверх, заставив меня трепыхаться в попытках вырваться. – Пугливый какой, - смешок, и свет фонаря поочередно тыкается мне в глаза.

- Ребёнок? – ладони проезжаются по моему лицу, потрепав по щеке. Полагаю, что меня не услышали, ещё раз: - Ребёнок?

- Пацан жив. Благодаря тебе, герой-идиот, - женщина рывком поднимает меня с земли за шкирку, держа в подвешенном состоянии. Хмуро смотрю на остроносое лицо. Пальцы разжимаются, отпуская меня на волю, воля плечам оказалась не по силе – тело вновь хочет припасть к земле, но знакомые руки вновь подхватывают, держа на вытянутой руке. Вздыхаю, прикрыв глаза.

– А ну не спать, - морщусь, нехотя приоткрывая глаза. – Иди, - кивок, и рука отталкивает меня в толпу. Оказывается, вокруг нас образовалась сумма единиц, на своё несчастье я упал прямо в руки матери того ребёнка. Её руки обхватывают меня, прижимая к вздымающейся груди, тяжёлые ладони падают на затылок, проходясь вдоль всего тела, удушающие объятия и улюлюканье вторящей толпы:

- Спаситель! Ты спас Тимми!

- Спаситель! …

- Мой сын жив!

- Жив! …

Руки сжимают мою челюсть, приподнимая голову вверх: на меня смотрят красные, заплаканные глаза благодарности и истинного счастья. Она глядит в меня, я ничего не разбираю в её лице, кроме дрожащих губ в тихом: спасибо.

***

Маман театральным жестом убирает залаченную белую прядь за ухо, придирчиво рассматривая свой внешний вид в зеркале. Строгий серый костюм, старомодные удобные туфли, боевой раскрас – всё в ней твердит то ли о предстоящем празднике, то ли о похоронах.

- Дрю, подойди ко мне, - выйдя взглядом за пределы своей красоты, я оказываюсь замеченным. Вздыхаю, подходя, смотрю на вечно работающую женщину, которой в кои-то веки удалось выбиться из ритма работа-дом. Не скажешь, будто бы для неё происходящее стало неожиданностью, как будто предстоящее мероприятие вписывается по секундам в её жесткий график. Всё для неё должное, всё привычное. Пожалуй, её манера воспринимать происходящее спокойно, ровно передалась мне генетически.

Та женщина заболела благодарностью. В результате её болезни мне пришло уведомление в виде бушующей толпы, звонка в школу, криков детей, сдержанного лицемерного гласа директора, звонка матери на работу – Дрю Оливер Гулай посмертно представлен к награде за спасение ребёнка из горящей больницы.