Сергей Есенин. Казнь после убийства

На Есенина заводилось тринадцать уголовных дел, — как правило, по доносам излишне любопытных и вертлявых человечков. Все эти происшествия теперь известны. Примечательная особенность большинства скандальных историй: он никогда не начинал ссор первым! Но его легко можно было «завести» — неосторожной репликой, кривой ухмылкой, обидным намеком, чем и пользовались его враги. Не раз попадал в «тигулевку», защищая честь друзей или знакомых — бросать их в беде он не умел. Они же его неоднократно подводили. К примеру, однажды после приятельской пирушки издатель Илья Ионов спасся от милиционеров бегством, бросив Есенина на «произвол судьбы».

Некоторыми конфликтами поэта занималась, по его словечку, «Тетка», то есть ГПУ. Понятно, Лубянка драчунами не интересовалась, а настораживалась, когда речь шла об антисоветчине, «контрреволюции» и тому подобных «заварушках». В стычке Есенина с партчиновником Левитом и дипкурьером Рога, по их настоянию, также содержался, деликатно выражаясь, опасный по тому времени криминал. По счету то было тринадцатое — проклятое число! — официальное «делопроизводство», в итоге приведшее к трагедии.

Но существовала, как лишь недавно выяснилось, и четырнадцатая история, в которой он являлся главным героем, но роль которого уже после его кончины разыграл некий загадочный персонаж (о нем ниже). История эта связана с «агитками Бедного Демьяна», точнее, с одной из них, называвшейся «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна». Он печатался в апреле — мае 1925 года одновременно в «Правде», «Рабочей газете» и «Бедноте».

История русской поэзии не знает более мерзкой антихристианской хулы, нежели демьяновский «Новый завет..». Это неуклюжее собрание цинично-площадных куплетов (37 глав), оскорбляющих и унижающих православных людей (Россию и вообще людей русских). Несколько цитат из «бедного» рифмоплетения:

«Слушали Иисуса и объясняли вслух:// «Да ведь в нем нечистый дух!»; «Дрых он ночью и похрапывал днем,// Скреб голову, покрытую вшами и гнидами,// И питался диким медом и акридами»; «Как левиты взяли Иуду на пушку,// И как Иисус попал в ловушку»; «Молятся кресту ненастоящему.// По мне, впрочем, все равно,//В какое не тыкаться бревно» («Беднота», 1925,15 апреля — 27 мая).

Демьяновский опус сопровождается грязно перетолкованными цитатами из «Ветхого Завета», развязными насмешками над проявлением религиозных чувств. Но все-таки главный пафос строчкогона не в осмеянии «чумазого Христа», а в шутовском издевательстве над историей России, ее нравами, обычаями, верованиями:

Русь была деревянного дурою,Мракобесия злостного детищем,Всесветным посмешищем,

И перед «гордым иноплеменным взором» [172]Щеголяла своим позором.

«Новый Завет…» — рифмованная иллюстрация воинственной ярославщины-губельманщины, активно тогда вбиваемой в лихие пролетарские головы. Нужно было обладать мужеством, чтобы восстать против антихристианской лавины. Есенин не вытерпел и дал поэтический бой кремлевскому богохульнику.

А разве мог автор «Инонии» и тому подобных «скифских» произведений выступать в защиту Христа? Мог. После зарубежного путешествия (1923) наступил резкий перелом его мировоззрения. «Я перестаю понимать, — писал он, — к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к Февральской, ни к Октябрьской» (из письма к Александру Кусикову). Пришло трудное прозрение: «Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем.<…> Уже давно стало явным фактом, как бы ни хвалил и ни рекомендовал Троцкий разных Безыменских, что пролетарскому искусству грош цена…» (статья «Россияне»).

Мучительно сложным было его возвращение к Богу. Процесс этот в связи с его трагической гибелью не завершился, но воскресение наступало несомненно. 1925-м годом отмечены, например, такие его покаянные строки: «Ты ведь видишь, что небо серое // Так и виснет и липнет к очкам. // Ты прости, что я в Бога не верую, // Я молюсь ему по ночам. // Так мне нужно. И нужно молиться, // И, желая чужого тепла, // Чтоб душа, как бескрылая птица, // От земли улететь не могла».

Сестра поэта вспоминала, как в ноябре 1925 года в связи с грозившим ему судом и другими неприятностями он с отчаянием искал утешения: «Екатерина, ты веришь в Бога?» — спросил Сергей. — «Верю», — ответила я. Сергей метался в кровати, стонал и вдруг сел, отбросив одеяло. Перед кроватью висело распятие. Подняв руки, Сергей стал молиться: «Господи, ты видишь, как я страдаю, как тяжело мне». [173]Известно, что Есенин не расстался с Библией (после смерти поэта Галина Бениславская передала книгу его сестре Шуре).

Очевидно, в мае 1925 года поэтический ответ Демьяну Бедному был готов. Он предложил его Петру Чагину для публикации в «Бакинском рабочем», но тот благоразумно не захотел ссориться с придворным кремлевским пиитом (об этом в 1965 году он рассказал есениноведу В. Субботину).