Интересно была решена проблема языкового барьера между нашими и немецкими специалистами. В годы войны на службу в спецорганы НКВД набирались девушки в возрасте 17 лет, которые после интенсивной годичной подготовки в различных спецшколах приобретали хорошее знание немецкого языка, а также осваивали радиодело и получали медицинские навыки. Затем этих «специалисток» забрасывали за линию фронта для ведения разведывательной, диверсионной и другой работы в тылу врага. Однако последние выпуски 1945 года на «невидимый фронт» уже не попали. По инициативе генерал-лейтенанта Судоплатова П.А., отвечавшего за подготовку кадров разведчиков, из оставшихся не у дел девчат были организованы службы, осуществлявшие «чекистское обеспечение» работавших в нашей стране немецких специалистов. С чьей-то лёгкой руки этих девушек в шутку стали называть «немецкими Танечками». В системе подразделений, занимавшихся атомным проектом, работало до полусотни таких очаровательных «Танечек». Примечательно, что даже в специальной ведомственной терминологии весьма секретная задача отечественных спецслужб по обеспечению контроля над немецкими учёными и специалистами и по созданию благоприятных условий для их успешной работы получила кодовое наименование «Немецкая «Танечка». Забегая вперед, отметим, что «эффективность» деятельности наших чаровниц-переводчиц подтвердилась такими цифровыми данными: за неполные десять лет пребывания немцев в «золотой клетке», предоставленной им Советским Союзом для проживания и работы, было заключено 23 советско-германских брака и родились за это время 14 детей [88].
К середине января 1946 года Научно-технический совет, а затем Спецкомитет утвердили планы научно-исследовательских работ немецких учёных. Завенягин А.П. напрямую регулярно и во всех подробностях информировал Берия Л.П. о ходе работ в подчинённых ему подразделениях. Так, например, 10 апреля 1946 года сообщалось, что «группа доктора Риля закончила разработку технологического процесса получения чистого металлического урана на базе опыта германской промышленности». На основе этих данных был подготовлен проект и по нему выстроен завод (опытное производство на заводе № 12), который «в настоящее время освоен на мощность 20 тонн металлического урана в год по сравнению с 10 тоннами, которые он имел до демонтажа в Германии». Экспериментальные результаты позволили спроектировать и построить к 1 июля текущего года большой металлургический завод (промышленное производство на заводе № 12).
10 сентября 1946 года Спецкомитет при СМ СССР обсудил результаты деятельности институтов «А» и «Г» и принял постановление об их работе до конца 1946 года. На «товарищей Круглова и Завенягина» была возложена персональная ответственность за своевременное обеспечение этих институтов недостающим оборудованием и необходимыми материалами. При этом, министру внутренних дел было приказано «изъять из институтов «А» и «Г» и перевести в спецлагерь сотрудников, манкирующих работой (по списку товарищей Первухина, Завенягина и Курчатова)». Кроме того, Первухину М.Г., Круглову С.Н., Курчатову И.В. и Завенягину А.П. поручили оперативно представить в Спецкомитет предложения о кандидатурах на должности заместителей директоров данных институтов [51].
В конце 1946 года министр внутренних дел Круглов С.Н. и его заместитель Завенягин А.П. доложили Сталину И.В. и Берия Л.П., что для формирования работ по продуктам атомного распада дополнительно привлечены находившиеся в лагерях специалисты-заключённые Вознесенский С.А., Тимофеев-Ресовский Н.В., Царапкин С.Р., Фишман Я.М., Кирьян Б.В., Попов И.Ф., Ткачёв А.С., Горюнов А.А., Башилов И.Я. и другие. Так, радиобиологический отдел института (затем лаборатории) «Б» возглавил Тимофеев-Ресовский Н.В., под руководством которого стали работать около 30 немецких специалистов. Как вспоминал чуть не погибший в лагерях от истощения и болезней советский ученый-узник, на базе санатория в Сунгуле для работы были созданы комфортные условия. По карточкам ведущие научные сотрудники ежедневно получали килограмм мяса, полкило рыбы, 125 грамм сливочного масла, пол-литра сметаны, сливки, шоколад, крупы. Зарплата, по сравнению с другими специалистами, была гораздо выше — от 4 до 6,5 тысячи рублей. Правда, профессору Н. Рилю платили 14 тысяч рублей, то есть больше, чем получал начальник ПГУ. А в расположенных рядом населенных пунктах на рабочую карточку выдавали лишь 450 граммов хлеба.