Сергей Михалков

Это стихи написаны человеком летящим, летящим и совсем не похожим на того Сергея Владимировича Михалкова, лауреата, депутата, председателя, правительственного, так сказать, чиновника от литературы — и так далее и так далее. И как можно было соединить в себе и эти стихи, которые практически никогда не кончались по духу, и вот эту общественную и общественно-значимую работу…

С. М. Я общественную работу люблю, любил и буду любить. Я отдал много сил содружеству писательских союзов, национальной литературе, я был во всех республиках.

Н. М. Но ты бы мог в это время писать свои стихи, пьесы, басни…

С. М. Я мог бы писать свои стихи, но я понимал, что надо поднимать национальную литературу, что надо уважать… Надо поднимать ее авторитет у читателей, в обществе, и я это делал 20 лет подряд. И делаю это сегодня.

Все, что отец говорил о своей общественной деятельности, было правдой, и он говорил об этом искренне, увлеченно и честно. Я не хотел его перебивать, хотя чувствовал, что мы вновь уходим от самого главного, что при всей значимости того, что он мог сказать, и при всей значимости его фигуры для жизни страны, для нас, его детей и внуков. Любовь к нему зиждилась совершенно на другом.

ЕГОР. Очень смешная история была с ним один раз у меня, очень смешная. У него была машина — прекрасная, «Мерседес», — на то время особенно. Тогда «Мерседесов» было мало, и была эта машина у него довольно долго. Там всегда играла у него одна кассета — «Тум балалайка». Я как-то, года три поездив с ним на этом «Мерседесе» под эту кассету, говорю: «Слушай, а что ты все время слушаешь эту кассету, все одну и ту же, почему ты другую не возьмешь?» Он говорит: «Как?! Тут кассета? А я думал — это просто музыка, которая в машине существует». Я ему показал, что кассету можно вынуть… Очень смешно… То есть, вот такой он человек. Мне кажется, он вообще с бытом очень на «вы». Я думаю, что он к нему вообще никакого отношения не имеет и никогда не пытался иметь.

АНДРОН. Помню, мне рассказывал мой сын — значит, внук Сергея Владимировича, — как они вместе ехали ко мне на спектакль, на «Чайку», мой сын тогда учился в Париже. И вот Егор рассказывает, что папа, приехав в Париж, пошел сначала куда-то в город, погулять. Вернулся в отель. И моему Егору говорит, вынимая вдруг из кармана пачку сигарет: «Кури. Покурим?». Егор говорит: «Дед, ты что?!» — «А что?» Ложится на диван в пальто, вытаскивает сигарету: «Да бери, угощайся». Егор ему: «Дед, да я не курю, да ты же и сам не куришь». А он говорит: «А они без никотина, я их в аптеке купил».

«А зачем же курить?» Он говорит: «Ну а так, повыдрючиваться немножко». Закурил сигарету — ему было уже тогда под восемьдесят лет, — лежит в пальто на постели в парижском отеле и курит сигарету — выдрючивается. Ну вообще! Это же студент, даже школьник, это в поведении чистый тинейджер! И вот эта легкость, с которой он такие вещи делает иногда, она, конечно, определяет во многом его характер. Он счастливый человек.

Н. М. Скажи, почему сегодня никто почти не знает твоих взрослых, по-моему, замечательных стихов:

Люблю ли я тебя?Я по тебе тоскую.Но что поделаешь,раз полюбил такую.Ты ночью мне жена,проснешься утром — дочь.

И это чувство яне в силах превозмочь…

С. М. Не читай дальше. Это стихотворение я написал в припадке увлеченности, эта увлеченность ушла, и я не хочу эти стихи вспоминать, потому что…

Н. М. «Безучастно ты смотрела /на людское оживленье, /и вино тебя не грело / в час дурного настроенья. / Незаметно, осторожно / я твою погладил руку, / но при этом ты, возможно, / ощутила только скуку…»

С. М.

 Это я тоже знаю…когда я писал, тогда я тоже был влюблен. Но я не считаю, что это такие шедевры.

Н. М. Но это ты.

С. М. Это я.

Н. М. Это ты.

С. М. Это я.

АННА. Очень хорошая история была, когда, я не помню, кто об этом рассказывал… А! Лидия Смирнова, актриса… Кто-то к ней подошел и спросил: «Вы не видели Сергея Владимировича?» Она сказала: «Там, где вы увидите красивых самых женщин, — там Сергей Владимирович». Он и сам очень хорош собой. И был всегда настоящим джентльменом.

Н. М. А ты влюбчивый был?