Сергей Павлович Королев

С началом войны, вспыхнувшей в Европе в 1914-м, небольшое хозяйство Николая Яковлевича и Марии Матвеевны Москаленко — лавка и маленькая огуречная «засольня» — стало приходить в упадок. Лавку, дом и «засольню» продали, семья перебралась в Киев. Там мать Сережи познакомилась с инженером Григорием Михайловичем Баландиным. В 1916 году он стал отчимом десятилетнего Сережи. Отношения между ними сложились как-то сразу. Была в них доверительная теплота, растапливающая настороженную мужскую сдержанность, была откровенность, взаимная привязанность. Сережа уважал отчима за рассудительную серьезность, умение объяснять сложные вещи, за знания техники, внимание и нежность к матери. Григорий Михайлович привязался к смышленому и открытому Сергею, видел доброе в характере мальчика. Старался ненавязчиво приучать его к труду.

— Кем хочешь стать, Сережа?

— Не знаю, еще не решил.

— А когда будешь решать?

— Когда выучусь.

— А учиться хочешь?

— В школе, наверное, веселей, чем дома.

— Мне сказали, что ты много читаешь, это похвально.

— Нет, не много. Мне не все книжки нравятся.

— Почему?

— Они рассказывают неправду.

— А как ты отличаешь правду от неправды?

— Неправда всегда злая.

Десятилетний мальчишка, широколобый и угловатый, во все глаза смотрел на отчима. Слова «правда» и «неправда» были знакомы ему еще только по-детски.

— А вы что думаете о неправде?

Сережа задал вопрос и весь напрягся, словно в нем было столько мучительной неразрешенности, что только ответ Баландина мог развеять внутренние сомнения детской души.

— Я думаю так же, как и ты, Сережа. Неправда всегда зло, поэтому она и злая. Откуда ждать обновления и правды? Писатель Лев Николаевич Толстой на этот вопрос ответил так: «Начинайте с себя!»

Память сохранит этот, в чем-то, быть может, и наивный, разговор и слова «начинайте с себя» на долгие годы. Он будет возвращаться с ним, размышлять и находить ответы на многие, казалось бы, очень далекие от этого вопросы.

После Киева была Одесса, красивый город у лазурного моря. Впрочем, море не всегда оставалось лазурным. Оно могло быть голубым, темно-зеленым, синим, серо-черным, гладким и морщинистым, стонущим и бурлящим. Сережа любил смотреть, как волны, накатываясь на берег, перемешивают гальку, оставляют белую пену на исходе сил, убегают назад, шепчут о чем-то своем, а легкий ветерок доносит терпкий запах от выброшенной на берег морской тины…

Сначала они жили на Канатной, потом — на Платановском молу. Одесса, смешная и суровая, говорливая и многоязычная, с бесшабашными грузчиками и хитрыми торговцами, чернолицыми чистильщиками пароходных труб и франтоватыми моряками, рабочими окраинами и рыбацкими поселками, оставила глубокий след в жизни юного Королева.

Мальчишеские глаза повидали всякого: революционные события, докатившиеся на юг от Петрограда, гражданскую войну с ее бесконечными сменами власти, когда в анархическом разгуле и интервенции город попадал под власть греков и французов, деникинцев и «нового гетмана», «разноцветных» банд и «непримиримой, яростной» контрреволюции. Артиллерийская канонада, цокот копыт, броневики со строчащими пулеметами, кровь на мостовой, тревожные гудки пароходов, ночные погромы, зарева пожаров…

Наконец в город пришла Советская власть…

Вряд ли тогда Сережа понимал, что это — в бушлатах с пулеметными лентами, в обмотках и красными звездами на фуражках, в рабочих колоннах с транспарантами и знаменами — неудержимо катится сама История. Не понимал, но наверняка подсознательно чувствовал или надеялся, что теперь все должно быть по-другому, иначе…

В школу Сережа Королев пошел в сентябре 1917-го. То был первый класс Третьей одесской гимназии. Ждал этого дня с таким же нетерпением, как когда-то полета Уточкина. Учился старательно, прилежно, однако вскоре гимназию закрыли из-за начавшихся в городе уличных боев. Через год Мария Николаевна записала сына в среднюю школу неподалеку от порта. Но и там Сергею не повезло. Через полтора месяца после начала учебы Одессу заняли интервенты, и школу снова закрыли.

Вступив в мир знаний и познав чувство открытия нового, он тосковал и грустил, когда нить, ведущая в интересное, вдруг оборвалась. Мать и отчим решили, что надо дома, путем самостоятельного изучения, пройти программу средней школы. На каждый день Сергею давалось определенное задание. Вечером он держал маленький экзамен.

— Какие предметы тебе больше нравятся? — спросил однажды Григорий Михайлович.

— Историю не люблю. Нудная, — признался Сергей.

— А что не нудное?

— Арифметика. Она интереснее, чем война персов с греками, Марафонская битва… Арифметику люблю.

— У арифметики тоже есть история. И очень интересная. Как, впрочем, есть своя арифметика и у истории. Например, скольких неоправданных потерь стоила людям Столетняя война?..

В часы занятий Сергей любил пристроиться у окна. Две жизни открывались ему. Первая — та, что таилась в учебниках. Надо было ее хорошенько понять и запомнить. Таков наказ матери и отчима. А вторая жизнь, что за окном, всегда менялась — то увядала, то расцветала, и было интересно видеть и ощущать эти перемены.