Сергей Сергеевич Ольденбург 1888-1940

Императорское правительство никому не предоставляло безграничной свободы, и не имело мотивации для того чтобы покрывать какие бы то ни было непозволительные действия СРН. Напротив, самое придирчивое отношение к СРН со стороны министров разжигало недоброжелательство к правительству П.А. Столыпина.

Те же самые октябристы признавали насчёт газет СРН: «штрафуют «Русское Знамя», но в то же время штрафуются и левые газеты» [«Голос Москвы», 1909, 2 мая].

Можно найти прямые свидетельства о справедливой практике отказов со стороны правительства: «бывали случаи, к счастью очень редкие, что обращались к нам с ходатайствами лица заведомо лгавшие, опороченные, вводили Союз в заблуждение и из Министерства присылались бумаги, что Палата просит за лицо, которое уважение не заслуживает» [«Шестая годовщина Русского Народного Союза имени Михаила Архангела» СПб.: Главная Палата РНС, 1913, с.12].

Известен пример как В.М. Пуришкевич обратился к московскому губернатору В.Ф. Джунковскому с просьбой объяснить неутверждение в должности члена СРН из московского училищного совета. Губернатор ответил, что только Сенат может требовать подобных разъяснений. Взаимный обмен упрёками дошёл до того, что В.Ф. Джунковский подал в суд на Пуришкевича за использование им неподобающих выражений [«Приазовский Край» (Ростов-на-Дону), 1908, 29 марта].

В ходатайствах же в пользу монархистов никого обвинить невозможно. Как показывает разбор мифологии о Г.Е. Распутине, в бумажках с подобными прошениями нет ровно ничего плохого. Но система лжи либеральной пропаганды работала так, что сам факт прошений за членов СРН выдавался за нечто непозволительное. Что и ввело в заблуждение С.С. Ольденбурга.

Тем не менее, допущенные С.С. Ольденбургом неточности укрепляли аналогию, направленную на критику мнимых завоеваний Февраля и были рассчитаны на тех кто придерживался подобной антимонархической мифологии.

Далее, говоря о лжи любых объявлений насчёт завоеваний свободы печати, С.С. Ольденбург вновь заступается за монархистов: «правые газеты оказались под запретом; об этом вспоминается часто, при известиях из провинции: там закрыли газету, здесь отобрали типографию, там конфисковали номер журнала с карикатурами, а туда-то запретили ввоз неугодных газет».

Насчёт свободы слова С.С. Ольденбург сравнивает призывы к новой революции большевиков с тем, будто черносотенцы «могли призывать к государственному перевороту, – и даже за погромные речи преследований для них не было». В интеллигентской среде антисемитские суждения всегда именовались погромными, что отражает лишь несправедливость стараний поставить евреев вне критики. Возможно, выбор стороны октябристов, а не черносотенцев определялся у С.С. Ольденбурга повсеместно встречаемой им ложью либералов о вымышленном участии монархических организаций в еврейских погромах. После того как история революции и гражданской войны безусловно докажет непричастность к самым массовым еврейским погромам ни Императорского правительства, ни черносотенного движения, подобные претензии к крайне правым у С.С. Ольденбурга несомненно исчезнут.

С.С. Ольденбург прямо обвиняет феврализм в невозможности «высказаться на публичном собрании в пользу монархии, хотя бы конституционной», в стремлении «независимый суд подчинить политическим целям»

, в существовании «наряду с официальным правительством, якобы облечённом полнотою власти, безответственных кругов, фактически держащих министров в своих руках».

С.С. Ольденбург опровергает легенду о сепаратном мире, положенную в основу февральского переворота: «Конечно, неверно, что старая власть не хотела победы». «Но она не смогла пожертвовать своей внутренней политикой ради дела войны; она не захотела отдать ничего из своих прерогатив, и как бы вела всё время борьбу на два фронта – против Германии и против общественного мнения своей страны».