Владимир Келер

СЕРГЕЙ ВАВИЛОВ

*

© Издательство «Молодая гвардия», 1975 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Иногда подвиг чьей-то жизни раскрывается не сразу. Человек уходит, а люди только некоторое время спустя начинают по-настоящему понимать, что он сделал. Проясняется большая мысль, привлекает ранее непонятное достижение.

Не происходит ли подобное и с С. И. Вавиловым?

Сергей Иванович Вавилов…

Имя хорошо известное. Есть улицы, носящие его. Институты. Корабли.

Это имя встречается в учебниках физики и в трудах по истории науки. Люди знают, что Вавилов возглавлял Академию наук СССР, был ее президентом. Многие помнят, что он был президентом в особо ответственное время — с 1945-го по 1951 год. Когда не только залечивались раны, нанесенные стране, ее народному хозяйству второй мировой войной, но и решались новые грандиозные научные и технические задачи, поставленные жизнью.

Он возглавлял крупнейшие научно-исследовательские институты, преподавал в ведущих вузах, был главным редактором Большой Советской Энциклопедии. Писал не только научные труды (по физике и по истории науки), но и популярные книги. Вел активную общественную работу: был первым председателем Общества по распространению политических и научных знаний, депутатом Верховного Совета СССР.

Диапазон деятельности С. И. Вавилова колоссален.

Вместе с тем, в литературе о его трудах обычно отмечаются достижения, не производящие впечатления эпохальных. «Да, интересно, это важный, существенный вклад в науку, — вот чувство, с которым они порой воспринимаются. — Но только вклад. Не вехи. Не достижения, оставляющие глубокий след в науке, в делах и сознании потомков».

А были ли у Сергея Ивановича Вавилова эпохальные достижения?

И если да, то в каком качестве ученый сделал главное дело своей жизни? В качестве ли физика — исследователя света, люминесценции? В качестве президента академии, высшего организатора наук? Или как профессор, педагог? Или как популяризатор знаний?

Да, были. Но искать их, пожалуй, лучше в семенах оставленных идей и в завещанных направлениях исследований.

Не то в жизни ученого С. И. Вавилова оказалось самым ценным, что было им завершено, а то, что было начато. И что затем продолжили и развили его ученики и последователи.

Вот лишь два примера.

Имя С. И. Вавилова редко связывают с физикой атомного ядра, а ведь именно ему наша страна в высокой степени обязана замечательными успехами в этой области.

До войны ядерная физика считалась одним из самых бесполезных в практическом отношении разделов физики. Не жаловали ее и теоретики. Во всяком случае, большинство ученых проходили мимо этой темы, не считая нужным заниматься ею в своих лабораториях. Однако Сергей Иванович мимо не прошел. Небольшие вроде бы открытия в этой области привлекли его внимание. Он понял принципиальное значение открытий и их перспективность, и сам взялся за организацию работ по физике атомного ядра.

Второй пример.

Вавилов много занимался люминесценцией — холодным свечением некоторых тел, и сделал в этой области ряд открытий. Но сверх того, работая над люминесценцией, он дал толчок к практическому освоению одной полузабытой идеи Эйнштейна: об усилении излучения излучением же. В результате уже после того, как Вавилова не стало, были созданы знаменитые ныне лазеры — устройства для выработки сверхмощных излучений. Советские физики Н. Г. Басов и А. И. Прохоров, особенно отличившиеся в их создании, были удостоены Ленинской и Нобелевской премий.

Почему-то никто не подчеркивал, но ведь это факт, что, развивая идеи С. И. Вавилова, выросло столько наших отечественных лауреатов Нобелевской премии за научные достижения (к 1975 году пять из семи[1]), сколько пе побудил своими идеями ни один другой советский ученый.

Глубокое влияние оказали идеи и усилия С. И. Вавилова на развитие советской науки в целом.

Став президентом, Сергей Иванович резко изменил, улучшил организацию исследований, создал научную основу планирования науки.

Науку, конечно, планировали и раньше. Обсуждали цели, к которым надо было стремиться, намечали темы исследовательских работ. Но делалось все это очень субъективно. Один научный коллектив решал задачу так, другой, аналогичную, — иначе. Склонности и личный опыт все определяли.

Почему науку не планировали, например, как промышленное производство: объективно, строго, на основе проверенных законов? Потому что у научного исследования пе может быть той четкости в определении конечной цели, как, скажем, в плане промышленного производства. Там все выражено в цифрах: через столько-то лет добиться производства стольких-то кубометров, тонн, штук, метров или километров продукции.

В научном исследовании так не бывает. Наука ищет в Неведомом. Что найдет — известно ей не более, чем археологу конечный результат раскопок.

Неудивительно, что многие считали объективное планирование науки бессмысленным вообще. Особенно рассчитанное на длительные годы.