Сергей Жаров

Кроме того, в Париже жили такие видные русские композиторы, как А. К. Глазунов — директор Петербургской консерватории, И. Ф. Стравинский, С. С. Прокофьев. А. Т. Гречанинов, Н. К. Метнер, Ф. А. Гартман — автор оперы «Эстер» и балета «Аленький цветочек», шедшего в свое время в Мариинском театре, И. А. Вышнеградский — из плеяды русских модернистов, автор произведения «День Бытия», Н. Н. Черепнин — профессор Санкт-Петербургской консерватории и дирижер Мариинского театра, Л. Л. Сабанеев — ученик Н. А. Римского-Корсакова и музыкальный критик, только что выпустивший книгу «Психология музыкально-творческого процесса» и тесно сотрудничавший с очень популярной в среде русской эмиграции газетой «Последние новости».

Ещё до приезда жаровцев в Париж интерес к хору был огромным. Сразу по прибытии, в тот же день, состоялась встреча с донским атаманом Ф. Ф. Абрамовым и представителями казачьего союза. Приём прошёл в тёплой, сердечной обстановке. Последний раз атаман Абрамов видел жаровцев в Болгарии, в поношенной, рваной одежде, голодными и измученными. А теперь перед ним предстали прекрасно одетые, уверенные в себе и окрыленные успехом певцы. Радости всех не было предела.

Между тем французские газеты отнеслись к хору Жарова скептически. Некоторые из них писали, что донской хор не является на самом деле казачьим, что это якобы ряженые русские музыканты, выдающие себя за казаков, а сам Жаров никогда на Дону не был. Но когда французские журналисты и критики услышали хор, домыслам пришел конец: на концертах звучал голос подлинной России, голос именно Дона. Если некоторые из певцов и не были по рождению казаками, то, пройдя с донским войском по дорогам Гражданской войны, пережив ужасы турецкого лагеря Чилингир, все давно превратились в казаков. Только их форпост сегодня был вдали от Родины…

Первый концерт, данный в пользу казаков-инвалидов, прошёл в одном из самых престижных залов французской столицы — Salle Gaveau. Полиция едва сдерживала напор желающих прорваться без билетов: все были давно распроданы. Газеты писали, что французская публика ещё никогда не слышала, чтобы в религиозных произведениях происходило такое опевание каждой ноты. Музыка Жарова была мрачной, гордой и серьезной одновременно. Собравшиеся в зале чувствовали, что хор «познал и воплотил в своём исполнении не только сладость, но и трагизм бытия, не только небесную красоту, но и кровавое насилие, не только одиночество и отчаяние человека, но и его радость и триумф общего правого дела».

Настоящим триумфом закончились и парижские гастроли хора.

Царь русского баса

После Франции снова был Лондон. На концерте, состоявшемся во дворце недавно оставившего пост вице-короля Индии Руфуса Айзекса 1-го маркиза Редингского, Жаров встретился с Федором Шаляпиным. Не раз Сергей Алексеевич слышал его на московской сцене, но лично знакомы они не были. В России он для Жарова был недосягаемой величиной. Даже великий итальянский актёр так называемой школы переживания Томмазо Сальвини завидовал русскому певцу. Именно Шаляпин в значительной степени повлиял на молодого регента, доказывая своим искусством, что нужно петь не ноты, а слова. Еще в Синодальном училище Сережа Жаров ясно и отчетливо понимал, что Шаляпин не просто певец, а вокальный художник. Поэтому в Москве при каждом удобном случае он стремился попасть в оперу или на концерт с его участием.

К большому удивлению Жарова, некоторые артисты хора не одобряли его желания встретиться с Шаляпиным в Лондоне. Дело в том, что в эмигрантских кругах великого певца, первого народного артиста Республики кое-кто причислял к тайным агентам ОГПУ. Тем не менее, узнав, что Федор Иванович уже прибыл во дворец, Жаров сразу бросился его искать, не дожидаясь начала концерта. Несмотря на то что певец любил перед выступлением побыть один, чтобы сосредоточиться, он с радостью принял предложение Сергея Алексеевича познакомиться с участниками хора. Федор Иванович, будучи на три с половиной головы выше Жарова, проследовал за ним в комнату, отведенную казакам под артистическую уборную.

Встреча превзошла все ожидания. Шаляпин шутил, смеялся, обнимал некоторых солистов.

— Этот казак поет басом, — указывая пальцем то на одного, то на другого певца, говорил он. — Этот тоже.

Таким образом он безошибочно перечислил всех басов хора.

Одет Федор Иванович был безукоризненно: элегантный черный фрак, в петлице красная ленточка Почетного легиона — высшей награды Французской Республики. В руке, как всегда, трость, менее всего напоминавшая ортопедический инструмент, а скорее посох — древнейший магический символ силы и власти. А может быть, она выполняла чисто декоративную функцию — изящного аксессуара, подчеркивая артистическую сущность личности.