Дом ставлен спиной к Балке. Глубокая зелёная складка и доныне сохранилась живописным акцентом местности. Впереди простиралась благоуханная обитель из древес и кустарников. А по левую руку зеленела увитая листвием барская беседка среди газона. Впереди — храм. Возле храма два раза в году ярманка гудела. Было это на Михайлов день, в предзимье, да на Балыкинскую Божию Матерь, летом. Чтили тут эту Икону Чудотворную. Она смилостивилась к золоторёвцам — уняла пожары, здесь полыхавшие. Не занималось больше пожаров, как поставили в храм Икону Пречистой. Гомонила, гудела яр-манка, лакомилась пряниками да конфектами, на каруселях визжала.
Сергей Александрович продал имение г. Галицкому. А тот править умел. Достал американский локомобиль обмолачивать хлеба, поставил на хуторе Тюхарь в пяти верстах от села. Разжигали и топили махину соломой. В людской подолгу заживались наёмные деловцы — полешки, они-то и трудились на полях. Конными косарками валили хлеб, а вязать да стаскивать снопы в копны барин брал баб. Сам расплачивался, чтоб знали хозяйскую руку. Как и при Нилусе в экономии сеяли рожь, гречу, пшеницу и кряжистый клевер. Изобильно стекалось зерно в хлебный амбар России — в Орёл. Оттуда по Оке барками и белянами доставляли хлебушек в столицы. Подкармливались от благочестивых рук и обыватели инославных государств. И свои золоторёвские мельницы — их было три до чугунного моста — немолчно жевали новину-сыромолот и дозаренное, а потом досушенное в овинах зерно, и то, что переходило с прошлых лет. Ведь одоньи-то, бывало, и по году, и по два стояли немолоченными. Враз не поспеешь, да и цену выждать надо. Локомобиль подбодрял людей. Галицкий не чужой: «У нашего барина вон что есть, у других нет».
Полешки — ух и смышлённый народец! В полях клетки нарежут, и на каждую положат назьму колышку. Так делянку за делянкой, десятину за десятиной и гонят. Поля утучняли знатно, оттого-то и через рожь не продерёшься, и клевера кряжистые не разодрать. Пышнело всё, что ни посеешь; пёрло, что ни посадишь. Жизнь наладилась, стали забывать раздоры, оторвяжничество Пятого прожидовленного года, перед которым и продал Сергей Александрович имение. За соломенными плетеными дворами, в мазанках и хатах поселился достаток.
Но где видано, чтоб русская жизнь устоялась надолго?! Неймётся бесам и полубесам. Семнадцатый настал. И нашло, и наехало. Провонявшие тюремным духом уголовники и босяки учинили Большой русский погром. Откуда ни возьмись латыши навалились коршунячьей стаей, с семьями вкупе, пустились на грабёж и кровавое дело. Сметалось всё, ввергая в отчаянное разорение весь уклад российской действительности. От усадеб повеяло трупным смрадом.
Немного погодя прихлынуло Белое Движение. Прорезалась надежда и вера выстоять. В Золоторёве возле парома, где была когда-то «винополь» — четвертушки из окошка подавали — вздёрнули предателя из царских генералов, позор-ника рода, Антона Станкевича. Вздёрнули и в овраг оттащили. Заодно и латышам всыпали, по коршунячьим потрохам.
Но Господь испытанием проверяет нашу веру. Пришлось отходить, надолго отходить в будущее. Поехал с бойцами и золоторёвский батюшка. Не так как ездил раньше в жару, с сеткой на конях, а в тарантасе наспех, на лошадке некипучей, усадив рядышком попадью и поповну. Но не сдобровало сердешным, батюшку краснюки убили вдогонку. Осиротел храм, пожары больше не унимались, заплакала Пречистая глазами Своих сирот. И поднесь вскипают слёзы православных…
Стою на бугре, лицом к Балке. Миловка, узнаю ль тебя? Как бы ни надломлено сердце, а толчок радости — узнаю! Вот он, Сергиев простор. Там подать рукой — поля по небесный окоём. В них на перекресточках ставил Нилус часовенки. Благодатью веет с полей.
Цветочки прозрели: ветреницы, пригожие баранчики. Поди, любил их добрый барин? Роща огласилась щёлканьем соловья.
Да, не помнят Нилуса нонешние бабки. Годы выели былое, и поколения не те. Только осталась в душе — Миловка, Милусу дарованная.
Помолимся Господу, помянув смиренное имя Сергия. Да будет…
Побыть в Оптиной — всё равно, что после чужбины попасть на Родину. Она и есть Духовная Родина всех нас, русских людей. И тянутся сюда души вкусить благодати, очиститься от коросты постылого повседневья. Оптина влечёт намоленностью Духоносных Старцев, неизбывной красотой благословенного мipa и целебного спокойствия.