Серийный любовник

– Сильно в этом сомневаюсь, – заявил Подольский. – Почему-то эта комната и все, что связано с постояльцем, покрыто какой-то дымкой.

– Подольский, да вы романтик, – съязвил Крячко, но коменданта его тон больше не задевал. На старые дрожжи портвейн подействовал мгновенно.

– Боюсь, я вам в этом вопросе не помощник, – объявил он, бросив делать вид, что пытается что-то вспомнить.

– Хорошо, давайте сменим тактику, – предложил более терпеливый Гуров. – Я буду задавать вопросы, а вы на них отвечать. Если ответа не знаете, просто пропускайте вопрос. Потом ответ сам всплывет.

Подольский согласился, и Гуров начал спрашивать. Кто жил в комнате: мужчина или женщина? В какое время года появился постоялец? Сколько раз успел заплатить? Каким образом расплачивался – наличными или банковской картой? Говорил ли, чем занимается, кем работает? Примерный возраст, рост и вес? Бывали ли у него гости? Дружил ли с кем-то из жильцов общежития?

Вопросы шли один за другим, и поначалу Подольскому метод Гурова даже нравился. Но по мере того как вопросы сменяли один другой, а ответов на них у коменданта так и не было, он начал впадать в отчаяние. Еще бы ему не волноваться! В случае провала полковники наверняка сдадут его миграционщикам, а те церемониться не любят. В прошлый раз замять дело ему обошлось в приличную копеечку. Пришлось даже заложить кое-что из вещей, доставшихся в наследство от брата-коммерсанта. Выкупить их обратно Подольский уже не смог, а потому сильно из-за этого расстраивался. Больше всего ему было жалко часов. Старинные напольные часы, в резной прямоугольной тумбе, они так приятно вписывались в любой интерьер! Шикарные часы! В свое время брат привез их из Чехии. Помимо финансовой ценности этот предмет был дорог Подольскому как память о брате. Потом он много дней корил себя за то, что сдал в ломбард именно часы, заранее не подумав о том, на какие шиши будет их выкупать.

Вот про часы и миграционщиков Подольский помнил все подробно, а про жильца из пятьсот пятой комнаты – совершенно ничего, будь он неладен. Он не мог вспомнить день, когда тот пришел проситься на постой. Не помнил, приходил ли тот сам или попал к Подольскому по рекомендации кого-то из прежних жильцов. Пол вроде бы мужской, но и этого Подольский не мог сказать с уверенностью. Время года тоже не вспомнил. Соответственно, и остальные подробности так и не всплыли.

Когда степень отчаяния коменданта дошла до критической отметки, память сжалилась над ним, и он вспомнил-таки, как получил оплату. Вернее, не то, как получил, а как обнаружил ее у себя в комнате. В то время у Подольского случился натуральный запой. Ему удалось удачно сдать сразу три комнаты, и обилие внеплановых денежных вливаний привело к тому, что он ушел в штопор. Пил беспробудно недели три, благо в это время у студентов начались каникулы, а проверками Подольского и раньше не особо напрягали.

Было это в январе, как раз после новогодних праздников. И вот в самый разгар запоя он и нашел на столе конверт с пропечатанным номером комнаты и оплатой на целых полгода вперед, то есть до июля. В том состоянии, в котором тогда находился Подольский, вопрос, кому же он сдал жилье, его не особо интересовал. Есть деньги, и ладно. После о находке он благополучно забыл, но то, что номер сдан, в памяти отпечаталось. Выйдя из запоя, Подольский несколько раз пытался познакомиться с жильцом, но застать его в комнате так и не смог. Соседей о новом жильце не расспрашивал. А зачем? Только лишнее внимание к своим делам привлекать. Студенты и так слишком много о нем болтают. Чтобы они не совали нос в его дела, коменданту приходилось идти на уступки и разрешать проводить мероприятия типа сегодняшнего фестиваля. А в остальном со студентами комендант жил мирно. Пока все оставались довольны, был доволен и Подольский.

Комнату полковникам он все же показал. Та оказалась совершенно пустой. Только мебель казенная да пыль по углам. Жилец, если он действительно здесь жил, не оставил после себя ни одного личного предмета. Отправив Подольского обратно в комнату, Гуров и Крячко прошлись по комнатам, соседствующим с пятьсот пятой, по-расспрашивали студентов, но безрезультатно. То, как выносили вещи приживальца, запомнили многие, но о том, как эти вещи оказались в комнате и кто платил Тихоне за каморку в восемь квадратов, никто так и не вспомнил.

Напарники решили вернуться в общежитие с фотороботом, как только Тамара поработает на пару с художником. А пока им ничего не оставалось, как откланяться. Выезжали со двора уже около двух часов ночи. Сделав нехитрые подсчеты, Гуров решил, что самое время звонить следователю из Владивостока. Но тут забузил Крячко. Он наотрез отказался возвращаться в отдел, настаивая на том, что для одного дня они и так потрудились на славу. Хочет Гуров вести пустой разговор с Суровцевым, пусть делает это в одиночестве, а с него хватит, он едет домой – примерно так звучала тирада Крячко. Лев сжалился над другом и отвез его до самого подъезда, после чего поехал к себе домой.