Серотонин

Я снова лег и обвел взглядом комнату: она образовывала идеальный равносторонний треугольник, две наклонных стены сходились в центре конькового бруса. И тут я понял, что ловушка захлопнулась: в Клеси, в точно такой же комнате, я каждую ночь ложился спать с Камиллой первые три месяца нашей совместной жизни. В этом совпадении в принципе не было ничего удивительного, все нормандские дома такого типа построены более или менее по одному образцу, к тому же я находился сейчас всего в двадцати километрах от Клеси; просто я не был к этому готов, снаружи дома ничем не напоминали друг друга, в Клеси мы жили в фахверковом доме, здесь же стены были сложены из колотого камня – возможно песчаника. Я поспешно оделся и спустился в столовую, там был собачий холод, огонь в камине так и не разгорелся, у меня никогда с огнем не складывалось, я понятия не имею, как следует укладывать пирамиду из поленьев и веточек, что является просто очередным пунктом в длинном перечне различий между мной и эталоном настоящего мужчины – возьмем для наглядности Харрисона Форда, – на которого я хотел бы походить, но в данный момент он был ни при чем, мое сердце скрутило в мучительном спазме, воспоминания хлынули непрерывным потоком, нас убивает не будущее, а прошлое, оно возвращается, терзает, точит и в конце концов и правда убивает. Столовая тоже была точь-в-точь как та, где три месяца подряд мы ужинали с Камиллой, предварительно наведавшись в деревенскую колбасно-мясную лавку, в столь же деревенскую булочную-кондитерскую и заехав за овощами к местным фермерам, после чего она принималась стряпать

с воодушевлением, которое мне теперь так больно вспоминать. Я узнал набор медных кастрюль, мягко сиявших на каменной стене. Я узнал буфет из цельного ореха и полки с прорезями, чтобы красивее смотрелся руанский фаянс с ярким наивным рисунком. Я узнал дубовые часы контуаз с навсегда застывшей стрелкой, указывающей на определенное мгновение прошлого, – случалось, стрелки останавливали на минуте смерти сына или близкого родственника; либо в тот момент, когда в 1914 году Франция объявила войну Германии; либо в тот момент, когда маршал Петен был наделен неограниченными полномочиями.

Мне стало совсем невмоготу, и я схватил большой металлический ключ, открывающий доступ в другое крыло, в настоящее время малопригодное для жилья, предупредил меня архитектор, обогреть его невозможно, но если я останусь до лета, то смогу им воспользоваться. Я попал в просторную комнату, которая, должно быть, в доброе старое время считалась тут главной, а теперь была завалена садовыми креслами и стульями, но одну стену доверху занимали полки с книгами, среди которых я с удивлением обнаружил том полного собрания сочинений маркиза де Сада. Наверное, это было издание девятнадцатого века, в цельнокожаном переплете

, с разнообразными позолоченными узорами на обрезе и задней крышке, эта хрень наверняка стоит целое состояние, мелькнула у меня мысль, пока я листал книгу, украшенную многочисленными гравюрами, впрочем, в основном на гравюрах я и задерживал свой взгляд, как это ни странно, совершенно не понимая, что к чему, на них изображались разнообразные сексуальные позы, количество участников варьировалось, но мне никак не удавалась ни вписать себя в эту сцену, ни вообразить, какое бы место я мог в ней занять, и, решив не тратить времени попусту, я поднялся в мезонин; наверху когда-то обстановка была явно поприкольнее, более funky

, что ли, от нее остались лишь опрокинутые на пол, выпотрошенные диваны с заплесневелой обивкой. А главное, там стоял проигрыватель с целой коллекцией пластинок, в основном на сорок пять оборотов с записями твиста, как я определил после минутного замешательства, ориентируясь по позам танцоров на обложках, что же касается исполнителей и музыкальных групп, то они окончательно канули в забвение.

Я вспомнил, что архитектор, объясняя мне, что как тут функционирует, уложился максимум минут в десять и чувствовал себя не в своей тарелке, несколько раз повторив, что предпочел бы продать дом, если бы не все эти заморочки с нотариусом и прочее, а главное, если бы ему подвернулся покупатель. И правда, дом был с историей, но очертания его прошлого, между маркизом де Садом и твистом, мне трудно было воссоздать – того прошлого, от которого он жаждал избавиться, притом что никакое будущее не маячило на горизонте, но, во всяком случае, ничто из того, что я обнаружил в этом крыле, не напоминало мне наш дом в Клеси, тут чувствовалась иная патология, иная история, и я снова лег спать, почти примирившись с жизнью, ведь ничто так не утешает нас, как осознание того, что, кроме наших собственных драм, существуют и другие драмы, обошедшие нас стороной.