Серп и молот против самурайского меча

Решая прежде всего насущные проблемы военно-политического сотрудничества, Ялтинское соглашение развивало положение Каирской декларации об ответственности Японии за агрессию, позволяющее изымать у агрессора часть его метрополии (как, например, у Германии ее восточные земли), в соответствии с положениями Устава ООН (ст. 107), уже одобренными, как отмечалось, в 1944 г. на международной конференции в Думбартон-Оксе, а позднее, при вступлении в ООН, и Японией, в данном случае с передачей ее другому государству за его вклад в разгром агрессора.

Будучи в первую очередь военно-политическим документом, как правовой документ, на первый взгляд, Каирская декларация не была лишена противоречий, например в отношении отказа от территориальной экспансии. А ведь на ее условиях, включенных в Потсдамскую декларацию, Япония позднее капитулировала перед союзниками. Однако при более тщательном рассмотрении становится ясным, что отказ союзников от расширения своей территории не означает отказа от правомерного отторжения части территорий Японии как наказания за агрессию.

При этом следует учитывать, что даже если то или иное соглашение или договор противоречили бы другому международному документу, то преимущественную силу, в соответствии с Уставом ООН (ст. 103), имеют те из них, которые соответствуют этому универсальному документу современного международного права.

Принципиальное значение при оценке Ялтинского соглашения имеет положение Устава ООН (ст. 107) о том, что этот документ ни в коей мере не препятствует действиям, санкционированным правительствами союзных государств против бывших вражеских государств, т. е. в частности, признает передачу территорий государства-агрессора в качестве меры наказания другому государству, как это было предусмотрено в упомянутом соглашении.

Однако этот универсальный документ международного права не определяет, дают ли такого рода соглашения права де-юре, т. е. в строго юридическом смысле этого слова («твердое право») или де-факто, т. е. практически действующие, но не незыблемые права («мягкое право»), характерные, например, для некоторых политических и военно-политических соглашений.

Заключение подобного рода исполнительских соглашений, число которых в современную эпоху в силу повышения темпов исторического развития все более возрастает, объясняется стремлением обойти процедуру их утверждения в законодательных органах своего государства. Так, в США рост исполнительских соглашений по сравнению с договорами выглядел к началу Второй мировой войны следующим образом:

Та же тенденция сохранилась и в последующий период (в 1938—1957 гг. – 2687 против 203, 20.01.69—20.01.71 гг. – 352 против 43)[483].

Критика в США Ялтинского соглашения осуществлялась с позиций как международного «твердого права», так и внутреннего права этого государства.

Концентрированное выражение эта критика нашла в протоколах заседаний Сената США в канун ратификации Сан-Францис-ского мирного договора с Японией 1951 г. в связи с вопросом о том, правомочен ли этот высший законодательный орган подтвердить при ратификации положения Ялтинского соглашения, которые могли бы быть истолкованы как подтверждение обязательств президента Рузвельта по этому соглашению, в частности в отношении СССР[484].

Прежде всего было обращено внимание на форму этого документа – на тот факт, что в подписях Сталина, Рузвельта и Черчилля не указано, что они подписывали его как высшие руководители своих государств. Это якобы свидетельствовало о том, что достигнутая между ними договоренность носила только личный характер. В пользу этого была его строгая секретность, в силу чего неосведомленность о нем даже их ближайшего окружения якобы не накладывает юридических обязательств на заинтересованные стороны.

Кроме того, хотя в соглашении указано, что главы трех государств согласились с безусловным выполнением требований СССР после победы над Японией, с формально юридической точки зрения ни Сталин, ни Черчилль не являлись в период заключения Ялтинского соглашения главами своих государств, а общее их определение в этом документе не является указанием, как это принято в международном праве, на то, что они подписывают его в качестве полномочных представителей государств или правительств.

Однако указание в тексте соглашения, что они выступают именно как главы государств, свидетельствовало о том, что они являлись по меньшей мере полномочными представителями своих государств[485]. К тому же главы правительств обладают такими полномочиями в силу своего статуса, и эти полномочия не вызывали никаких возражений в связи с заключением Ялтинского соглашения или других международных актов ни в СССР, ни в Великобритании, а в США – только в данном случае, очевидно, не столько по юридическим, сколько по политическим соображениям, обусловленным противостоянием держав в условиях «холодной войны».