Серпантин

В "Книге жалоб и предложений" одной из них кто-то тогда сделал запись: "Единственный продукт, которым у вас нельзя отравиться - это хлеб". Наверно, это была правда, и люди не травились поголовно котлетами только потому, что они на самом деле были из хлеба - котлеты... А те, кого на мякине не проведёшь, выстроились в очередь за новоиспечёнными "крымскими пирожками", в которых, по слухам, на самом деле было мясо... И ничего - остались живы - тёртые калачи... А у Линецкого было сильнейшее отравление - откачивали в поселковой больнице... На три дня кишечник Линецкого стал тогда как бы частью местной системы водоснабжения и канализации... Он всё это не забыл, нет... Но, по крайней мере тогда, был простор, воздух, ветер с моря... А теперь всё было законопачено фанерой и жестью, воздух был спёртый, всюду пахло горящим мясом...

В такой атмосфере могут и не откачать... - тоскливо подумал Линецкий. Ему хотелось бежать от этой новой цивилизации куда глаза глядят... Он утешал себя тем, что это они и делают - пробираются в толпе, заполонившей всю набережную, к самому краю посёлка.

Их целью был далёкий холм, который Переверзев показал Линецкому с катера... Вот только теперь его не было видно... Трактиры казались нескончаемыми... Двери их были открыты, везде зеленели бильярдные столы. Или это был один непрерывный стол? Казалось, что если бы он в первом ткнул кием, или просто так - рукой, шарик, тот докатился бы до края стола последнего... "Я качусь, пока хватает сил, - вспоминал Линецкий слова древнего шлягера, - может быть, всё было бы иначе..."

- Давай перекусим, - сказал Переверзев, - а то потом, когда расположимся, сразу же идти обратно не захочется... А есть-то хочется уже сейчас, правда?

- Мне нет, - сказал Линецкий, - но пойдём.

Они зашли в трактир под названием "Бубны", не потому что это название вызвало у кого-то из них какие-то ассоциации, просто мимо как раз проходили. В трактире были кирпичные стены, полудохлые растения в горшках, плохо опохмелившиеся музыканты на маленькой сцене лабали блюз. Линецкий открыл кожаную книжечку меню и прочёл на первой странице, что трактир под названием "Бубны" был в Коктебеле ещё в начале двадцатого века. Тогда он принадлежал греку Синопли. В трактир стал захаживать Волошин сотоварищи. В предисловии к списку блюд были даже процитированы стихи кого-то из "обормотов": "Нормальный дачник - друг природы. Стыдитесь, голые уроды!"

Во время Первой мировой в залив вошёл немецкий эсминец, выпустил один-единственный снаряд и превратил "Бубны" в щепки... Трактир был единственной в бухте заметной из открытого моря постройкой. По счастливой случайности никто тогда не пострадал...

- Где же он сейчас, этот эсминец, - сказал Линецкий, оглядываясь по сторонам, - представляешь, как бы он сейчас был кстати?

- Какой эсминец?

- Ты не читал меню?

- Ты бредишь?

Линецкий повернул меню к Переверзеву и дал открытым на первой странице.

- Если учесть, что ты меня тащишь на нудистский пляж, то стихи обращены прямо к тебе. Через века, поверх всего, поверх обломков старых "Бубнов", которые срослись в новые только для того, чтобы ты - именно ты - прочёл вот эти слова...

- У тебя тепловой удар, - понял Переверзев.

- Ты читай, читай, - кивнул Линецкий и погрузился в какие-то свои раздумья...

Подсевшее к ним за столик украинское зажиточное семейство не обратило на первую страницу меню никакого внимания. Члены семейства листали другие страницы и наперебой, тыкая в меню пальцами, заказывали блюда, и скоро стало тесно на столе, да и как-то вообще...

- Пойдём в другое место, - сказал Линецкий.

- Зачем? Везде то же самое.

- Но здесь пахнет рвотой.

- Тебе кажется. Я ничего не чувствую.

На сцену, где всё ещё путались в проводах полуживые музыканты, вдруг вышла девушка в чёрном трико. Линецкий видел её в этот момент со спины, на голове у неё была красная в белый горошек повязка. Она сделала резкое движение, наклонилась влево, как на зарядке, и так замерла... Потом выпрямилась и сделала быстрое фуэте... Снова замерла - на этот раз, расставив руки... Потом она ими всплеснула... Что это? - подумал Линецкий. - Танец или утренняя зарядка? Или она - дирижёр, или же... - Девушка вдруг стала совершать какие-то быстрые движения пальцами. - Она что-то говорит на языке глухонемых... Она явно что-то говорит, причём такое впечатление, что она развила этот язык... - думал Линецкий, глядя, как девушка падает в шпагат, и дальше, на бок, плашмя... Потом снова взмывает...

С музыкой это связано, конечно, но как-то непросто... Не она танцует под музыку, скорее, наоборот... Ну да, она не дирижёр, но... Что-то вроде цирковой лошади... В цирке ведь не лошадь танцует под музыку, а наоборот, оркестр подстраивается под движения лошади... Вот и здесь она, делая пальцами быстрые движения, будит музыкантов, на расстоянии их тормошит, они начинают шевелиться, и вот уже они начинают играть что-то похожее на "We don`t need no education..." И теперь её танец похож... На фигурки, которыми Переверзев испещрил свою тетрадь, - понял вдруг Линецкий и посмотрел на физрука...