Серые волки

Впрочем, то, что для кого-то другого стало бы плюсом, в случае с Липским выглядело как большой, жирный минус: выслеживать и брать на мушку трезвенника по определению труднее, чем беспробудного пьяницу. Приняв это к сведению, Кошевой удвоил осторожность и без особых усилий выяснил, где господин писака свил себе временное конспиративное гнездышко. Следовало отдать Липскому должное: гнездышко было свито с умом. Оно располагалось в большом, густонаселенном сталинском доме недалеко от центра. Добрая половина квартир тут сдавалась внаем, причем сплошь и рядом под офисы, арендаторы менялись чуть ли не ежедневно, и никто из постоянных обитателей этого помпезного, медленно ветшающего муравейника, конечно же, не удосужился обратить внимание на еще одно новое лицо, появившееся в калейдоскопе непрерывно сменяющих друг друга незнакомых физиономий. При этом Москва – настоящая, Москва как таковая, а не один из ее бесчисленных, находящихся у черта на куличках спальных районов – была прямо здесь, вокруг, что давало существенную экономию времени и денег на транспортные расходы.

Из этого, между прочим, следовал один любопытный вывод: похоже, господин журналист не просто прятался, а попутно еще и кого-то выслеживал.

Кошевой предполагал, что мистер щелкопер охотится на него. Отдавая должное уму Липского и сохраняя подобающую случаю скромность, Дмитрий склонялся к мысли, что является всего лишь промежуточной мишенью: скорее всего, Липского интересовал заказчик, на которого он намеревался выйти через исполнителя. Чудак, ей-богу! Бесспорно, по части добычи информации он настоящий дока, но расследование заказных убийств – явно не его стезя. Тут надобен богатый опыт и тонкое знание профессиональной специфики; обладая этими ценными качествами, Липский не стал бы наивно рассчитывать на то, что Кошевой под дулом пистолета или под угрозой пожизненного тюремного заключения назовет ему имя, которого не знает.

Снисходительно улыбаясь, Кошевой извлек из-под полы «смит-вессон» – не тот, зарегистрированный и в установленном порядке отстрелянный экспертами в полиции, который постоянно носил при себе, а его купленного на черном рынке близнеца – такого же мощного, смертоубойного, но со спиленным серийным номером и без биографии, нашедшей отражение в полицейских картотеках.

Стрелять из такого револьвера в безоружного, ни о чем не подозревающего человека – это немножечко чересчур, но Кошевой выбрал для этого дела именно «смитти» как своеобразную дань уважения. Он чувствовал себя виноватым перед Липским. Причиненный журналисту вред был непреднамеренным, но что с того? Вина оставалась виной, месть – местью. Стать жертвой мести Кошевой не хотел, загладить вину не мог, но оказать уважение человеку, которому нечаянно нанес невосполнимую утрату, было не только можно, но и должно. А что может быть почетнее для жертвы, чем сознательное, спланированное использование против нее оружия, способного на бегу остановить разъяренного носорога?

Вынув из кармана, он надел на ствол револьвера длинный глушитель, открыл дверцу и выбрался из машины под моросящий дождь. Машина стояла в тени старых лип, выдавая свое присутствие лишь редкими бликами света на стекле и облупившемся хроме отделки. Подождав, пока журналист свернет в арку, что, пронзая толщу дома, вела во двор, Кошевой быстрым шагом перешел улицу.

Арка была сводчатая, длинная, как тоннель, и такая же темная. Войдя в нее, Дмитрий вынул из-за пазухи руку с револьвером. Устье арки впереди напоминало взятую в полуовальную темную раму картину художника-минималиста: размытое пятно электрического света от горящего во дворе фонаря и на его фоне – темная, одинокая, ссутуленная фигура идущего навстречу своей незавидной судьбе человека.

Услышав за спиной шаги, Липский обернулся: он явно был настороже и ожидал чего-нибудь в этом роде. Однако профессионалом он не являлся и рефлексы имел обычные, среднестатистические – можно сказать, обывательские. Поэтому, как бы тщательно он ни готовился к отражению возможной атаки, руки у него, когда он обернулся, все еще были пусты.

А зря.

Липский обладал нормальным человеческим зрением и, оглянувшись, тоже увидел у себя за спиной один лишь темный, лишенный деталей силуэт. К тому же Кошевой в целях конспирации сменил стиль одежды и даже постригся, пожертвовав своей роскошной седеющей гривой. И все же господин блогер его узнал.

– Не думал, что это будешь ты, – сказал он, и его голос разбудил невнятное эхо под каменным сводом арки.

– Глупо получилось, – искренне сказал Кошевой, лаская кончиком пальца спусковой крючок. – Поверь, я не хотел ее убивать, это вышло совершенно случайно.

– Я знаю, – сказал Липский. – За нее тебе наверняка не заплатили.

– Как и за тебя. Это как с костяшками домино: тронь одну – повалятся все. Мне действительно очень жаль.