Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

Когда народ победил короля, это отрешило от дел монарха, но не упразднило монархической власти <…> Нации предложили избрать новых представителей с неограниченными полномочиями. Итак, Конвенту предоставлялись все верховные права; ему поручалось учредить правительство, а до установления последнего – править страной, возлагавшей на него все свои упования.

Лазар-Ипполит КАРНО, французский политический деятель

В Национальном конвенте всё было, как в театре. Как написал потом Виктор Гюго, «невиданная дотоле смесь самого возвышенного с самым уродливым. Когорта героев, стадо трусов. Благородные хищники на вершине и пресмыкающиеся в болоте. Там кишели, толкались, подстрекали друг друга, грозили друг другу, сражались…»

Справа Жиронда – легион мыслителей. Это были сторонники личной свободы, поклонники демократической политической теории Руссо, пламенные защитники революции, которую они желали перенести и за границы Франции.

Слева Гора – отряд борцов. Этих людей звали «монтаньярами». В Конвенте монтаньяры[2] были очень могущественны, несмотря на свою малочисленность. Они были менее образованны, чем жирондисты, но зато они были смелыми, решительными, отличались большими организаторскими способностями.

Первоначально Конвент провозгласил себя проповедником великих идей революции, свободы, равенства и прочего, но когда он собрался (а в выборах в него мог участвовать всякий достигший 21 года, исключая лакеев), оказалось, что он не вполне соответствует ожиданиям радикалов. Большинство осталось за умеренными жирондистами. Впрочем, их умеренность была относительная. Они так же мало думали об исполнении закона, как и радикалы. Они были такими же рабами тщеславия и фразерами.

Итак, с одной стороны сидели Пьер Верньо, Жак-Пьер Бриссо, Николя де Кондорсе, Арман Жансонне, Маргерит-Эли Гадэ и другие.

Жан-Жак-Режи де Камбасерес в эпоху Конвента

С другой стороны – Жорж Жак Дантон и примкнувшие к нему Жан-Поль Марат, Жан-Мари Колло д’Эрбуа, Франсуа Шабо, Жак-Николя Бийо-Варенн, Филипп-Антуан Мерлен (он же Мерлен из Дуэ) и другие.

Вне этих двух лагерей стоял человек, державший оба эти лагеря в узде, и человек этот звался Максимильеном Робеспьером.

Как написал потом Виктор Гюго, «внизу стлался ужас, который может быть благородным, и страх, который всегда низок. Вверху шумели бури страстей, героизма, самопожертвования, ярости, а ниже притаилась суетливая толпа безликих».

Дно Конвента именовалось «Равниной», и там были собраны все колеблющиеся, все выжидатели, все, кто кого-нибудь да боялся. Гора была местом избранных, Жиронда была местом избранных, а Равнина была просто толпой.

Дух Равнины был воплощен и сосредоточен в Эмманюэле Жозефе Сийесе.

Сийес был человеком глубокомысленным, но его глубокомыслие, как потом выяснится, окажется пустотой. Сийес называл Робеспьера тигром, а тот величал его кротом.

Париж, в котором санкюлоты (мелкобуржуазно-плебейские массы) сделались хозяевами положения, послал в Конвент только якобинцев[3]: Робеспьера, Дантона, Марата, Демулена и др. Потом к ним присоединились Сен-Жюст, Кутон, Камбон и др.

И именно якобинцы были самыми преданными и последовательными приверженцами либеральных принципов 1789 года. При этом они под свободой народа всегда понимали деспотизм, проявляемый во имя народа.

Всего якобинцев в Конвенте было человек сто. Подавляющее же большинство Конвента (500 человек) называло себя «нейтралами». Среди них были купцы, лавочники, предприниматели, землевладельцы, буржуа и примкнувшие к революции дворяне. Этих людей презрительно прозвали «болотом», «болотными жабами», «брюхом»: за то, что во время обсуждения в Конвенте самых жгучих вопросов это большинство заявляло о себе только невнятными возгласами. Они предпочитали оставаться в тени.

Пока монтаньяры и жирондисты боролись между собой, «нейтралы» оставались статистами. Почему? Да потому, что они, с одной стороны, не хотели реставрации дореволюционных порядков, а с другой стороны, боялись народной революции и революционно-демократических требований плебейских масс.

Камбасерес во всем этом «театре» был сам по себе. Внешне он был «нейтралом». И он вел себя так, что было трудно понять, за кого он. Например, будучи председателем Комитета по законодательству и выступив сначала с возражениями против права Конвента судить Людовика XVI, он впоследствии проголосовал за его смертную казнь, однако в такой витиеватой форме, что это можно было бы легко трактовать, как его желание спасти короля.