Серый взгляд бога

Дорога была пустая, темная и грязная, обрамленная голыми стволами тополей. Темно было, как в бочке с нефтью, которую спрятали в подвал. Хорошо, что мое зрение позволяет видеть хоть что-то. Да и любой источник света в темноте видно задолго до его появления.

Снова начал накрапывать дождик, и я, немного поразмыслив, все же открыл зонт.

Пару раз, чавкая грязью, я на всякий случай прятался от проезжающих мимо редких машин среди облетевших тополей – вдруг все же кто-то станет расспрашивать про эту ночь, когда застрелили трех человек? И случайный одинокий прохожий глубокой ночью на дороге вызовет живейший интерес правоохранительных органов.

По той же причине, когда я подошел к развилке, я не свернул налево по указателю: «Фируз-таун, северный район, 4200 жителей», хотя, конечно, был сильный соблазн найти гостиницу, принять горячий душ и наконец-то поспать.

Я решительно пошел по дороге прямо, куда показывал другой указатель: «Железнодорожный городской полустанок «Январь», юго-западная магистраль».

Если хозяин мотеля не соврал и ничего не напутал, то я могу подсесть в проходящий ночной поезд. В чем-то это даже удачно: билет будет уже немного дешевле, да и высплюсь я по дороге. Главное, чтобы поезд не подвел – не всегда они на полустанках останавливаются.

Наконец сквозь густую решетку ветвей деревьев показались огоньки полустанка, и за поворотом я вышел на открытую местность.

Станционные огни тускло отражались на стальных полосах рельсовых путей. Над коротким перроном горел один яркий фонарь, здание маленького обшарпанного вокзала было погружено во мрак, только над крыльцом была ярко освещенная вывеска: «ЯНВАРЬ».

Тишина и пустота, даже шелест дождя прекратился, и я закрыл зонтик, повесив его на пояс плащ, и подставив лицо мелкой, словно капли пара, сырой небесной хмари.

Постояв так несколько минут с зажмуренными веками, я окончательно пришел в себя, по крайней мере, грудь моя перестала гудеть, как колокол, в который молотит со всей дури мое сердце, и красные пятна перед глазами исчезли. Что-то я последнее время становлюсь чрезмерно сентиментальным… Эта неприятная мысль привела меня в чувство окончательно.

Сначала у меня возникла идея растолкать дежурного по станции и спросить у него расписание поездов, садистски наслаждаясь его нежеланием выполнять служебные обязанности в половине третьего утра, но, по здравом размышлении, я отмел этот приятный, но несвоевременный эксперимент все по тем же причинам, по которым не пошел в гостиницу.

Внимательно осмотрев полустанок с небольшого возвышения, я, будто полководец перед сражением, составил тактический план. Планы вообще моя сильная сторона, несмотря на то, что они часто проваливаются. Но это вовсе не из-за их низкого качества! Нет, сэр! Это потому, что в реальной жизни обстоятельства часто вмешиваются даже в такие идеально продуманные планы, как мои. Как говорится, насмеши Зодиака, расскажи о своих планах.

Я, решительно отринув прошлое и всяческие сомнения, спустился с небольшого пригорка и, стараясь не хлюпать ботинками по разбитой дороге, отважно направился к цели.

Романтика: тишина, слегка нарушаемая далеким гулом и шумом ветра, глубокая ночь, полное отсутствие людей (что мне, как городскому жителю, было непривычно), ярко освещенный с края пустой перрон с двумя навесами и расписанием, закрепленным на трубах. А в черноте ночи зловеще горят тусклые красные фары семафоров и бледно-фиолетовые на стрелочных зонах. Их огни сверкают на рельсах, словно городские неоновые вывески, рассекающие кинжалами черноту ночи…

Что-то меня понесло… странно даже. Я вдруг ощутил, что на меня опять наваливается сонливость. Голова как-то потяжелела – опять откат?

Я набрел на переход через запасные пути, выложенный кирпичом, который и вел к перрону. Забравшись на него, я прошел к освещенной части, под которой как раз и висело расписание, закрытое треснутым стеклом.

Внимательно его изучив, я понял, что пассажирский поезд «Фауд-курьер» делает трехминутную остановку в этом захолустье ровно в три часа двадцать семь минут.

Это вселило в меня оптимизм, и я уселся на сырую скамью, пристроив рядом с собой рюкзак, достал оттуда небольшой детекторный приемник и включил тихонько ночное вещание «Джаз-бомб», сразу попав на песню Пинка Вествуда «Малышка на миллион».

Еще я достал пенал с набором для чистки оружия. Я, конечно, не надеялся качественно почистить «Соер», но хотя бы протереть, чтоб не так сильно воняло «пороховым перегаром», я счел возможным.

Прикурив от своей «Заппы» сигарету, я, устроив на коленях тряпку, пенал и пистолет, тихонько подпевал исполнителю в припеве: «Хоть ты сама на миллион, любовь всего дороже».

Мне было максимально хорошо, насколько может быть хорошо человеку, который опять лишился машины, совершил тройное убийство и сидит Хиус знает где в ожидании йети знает чего.

Единственное, что меня смущало, это то, что сон наваливался на меня с новой силой, и я уже буквально начинал с ним бороться, используя свою несгибаемую волю.