– Скажите, Мэри, – поинтересовался я, пока наша процессия из артефактора, старика, женщины и ребенка пересчитывала мраморные ступеньки, – а где та зловещая петля, которая висела на люстре?
– О! Эта вещь была проклята, – с трепетом ответила экономка, – и я попросила Гредли сжечь ее от греха…
Проходя через первый этаж и застав там все ту же картину с уволенной феей сказочного королевства, пьющей свой отвар, я подошел к ней и спросил:
– Простите, госпожа Эгельберт, а где был кабинет вашего покойного супруга?
Она некоторое время рассматривала меня поверх золотого пенсне, словно вспоминала, кто это с ней разговаривает, затем ответила:
– Он и сейчас есть на третьем этаже по соседству с переговорной.
– Со стороны картинной галереи? – уточнил я.
– Именно, а в чем дело?
– Пока ни в чем, – успокоил я ее, – я просто пытаюсь составить общую картину.
Выйдя из дома, я и Бобби повернули направо и, пройдя по немного заросшей дорожке, приблизились к краюшке пруда.
Рядом величественно возвышался Эгельберд-холл. Мы стояли как раз между углом левого флигеля и косой набережной, как бы подчеркивающей проход между деревьями, что и обозначала узкая мощеная тропинка к беседке на берегу.
– Вот это место! – торжественно провозгласил мой юный проводник. – Именно здесь я слышал их!
Я внимательно осмотрел угол здания, затем заглянул в ближайшее окно, но там было темно.
– А что тут находится, Бобби? – снова спросил я.
– Тут кухня, сэр, – ответил он.
– А можно туда зайти?
– Конечно, сэр, пойдемте.
Кухня была просторной, и ничего примечательного в ней не было: две угольных печи с плитами для готовки, центральный камин и модная газовая плита, которой не пользовались уже очень давно, судя по налету жира и пыли. Разделочный стол, по стенам гарнитур с полками и горки для посуды. В левом углу прямо из стены выпирала кирпичная беленая колонна, в нее были вбиты гвозди, на которых висели ковшики и сковородки разной степени древности.
– Это столб? – спросил я Бобби, который освещал кухню, держа в руке керосиновую лампу «летучая мышь».
– Это старый камин, – пояснил мальчишка, – его заложили кирпичом еще давно.
– А отсюда из кухни есть какой-нибудь люк или лестница в подвал? – Я продолжал блуждать взглядом вокруг.
– Нет, сэр, – ответил мальчик, – спуск в подвал под центральной лестницей в гостиной.
– Ясно, – пробормотал я, чтоб хоть что-то ответить, так как мне было пока ничего не ясно, – пойдем поболтаем с твоим отцом.
– Нет, сэр, простите… – мальчик замялся, – он себя плохо чувствует… он…
– Много выпил? – помог я.
– Да, сэр, – глухо произнес Бобби.
– А мы ему поможем! – сказал я самым оптимистическим тоном.
– Как это? – насторожился Бобби.
– Есть такой специальный напиток, который помогает выпившим лишнего. У вас дома есть нашатырный спирт?
– Да, – как-то растерянно произнес парнишка.
– Так вот, слушай внимательно, – и тот весь превратился в слух, – мне понадобится стакан с водой и пузырек нашатыря. Сможешь достать?
– Конечно, сэр! – встрепенулся он. – А он протрезвеет?
– Обещаю! – весело ответил я. – Еще как!
В домике садовника царил полумрак. Рядом стоял Бобби с неизменной «летучей мышью», да и на грязном, заставленном бутылками и немытой посудой столе горела еще одна лампа.
В углу я заметил помойное ведро.
По стенам висели засаленные гобелены, по всей вероятности, немалой цены, а у одной даже стояла этажерка с книгами, из чего я заключил, что семья Гредли не всегда была в таком запустении, как сейчас.
На старом комоде стоял фотографический портрет красивой женщины, схожей чертами с Бобби.
А на кресле, откинувшись на спинку, спал довольно крупного телосложения мужчина, запрокинув острый кадык к потолку. Он судорожно всхрапывал время от времени.
– Как зовут твоего отца? – спросил я.
– Питер, сэр, – тихонько сказал он, словно боясь разбудить пьяного.
Я, вынув притертую пробку из пузырька с нашатырем, взял со стола стакан воды и капнул десять капель раствора, после чего размешал содержимое указательным пальцем, затем подумал и капнул еще три капли.
– Бобби, ты меня извини, – просительным тоном сказал я, – но не мог бы ты постоять за дверью, чтобы я привел твоего папу в чувство, а ровно через десять минут заходи. Вот – следи за временем.
Я снял с запястья свой позолоченный хронометр и выдал его мальчишке.
Бобби вышел за дверь, углубившись в созерцание новой для него «штуки».
– Питер! – рявкнул я так, что зазвенела посуда, – я принес тебе виски! Вставай!
Для верности я потряс его за плечо.
– Что? Кто? Майки – ты? – Питер приподнял голову и попытался удобнее сесть, судорожно уперев руки в подлокотники кресла.
– Пей это! – сказал я тоном, не допускающим возражений.
Тот, еще не придя в себя после алкогольного сна, схватил стакан и опрокинул его в горло за два глотка, правда, под конец закашлялся.
– Какого Хиуса? – прохрипел он. – Что это?
– Волшебный эликсир, – кивнул я, забирая стакан.
У него начались спазмы, и я пододвинул к нему помойное ведро, а сам налил еще воды из крана обнаруженной тут же раковины.
Питера вырвало, а я замешал новый раствор.
– Пей, – сказал я ему прежним приказным тоном.