Сержант милиции

Было уже одиннадцать часов. Катюша надела свою мягкую шубку, поцеловала Анну Филипповну в щеку и, по-детски склонив набок голову, проговорила:

— Простите, если я что-нибудь не так делаю. Завтра я приду к вам, ладно?

— Приходите. Я буду только рада.

А на второй день вечером, после работы, Катюша ввалилась в комнату Анны Филипповны с огромным узлом в руках.

У Максаковых она прожила две недели. И если б не болезнь матери — ее положили с аппендицитом в больницу, — Катюша еще долго не вернулась бы домой.

6

С волнением ждала Наталка первомайской демонстрации. Ничего подобного по красоте она в жизни не видела. В прошлом году с майской демонстрации пришла, точно пьяная от счастья. Люди в этот день словно молодеют, делаются милее, добрее. Чего только не увидишь на площадях и улицах праздничного города! Вот и теперь с самого раннего утра живет Наталка в бурном праздничном ритме как неотделимый органичный звук его, как световая частица радужного спектра. Улыбка ее слилась с улыбкой ликующего Ленинграда, глаза светятся тысячью отблесков сверкающей под солнцем Невы, сердце взвивается выше шпиля Петропавловской крепости. Ночью она почти не сомкнула глаз, боясь проспать сборы у института. С рассвета уже на ногах и, наверное, стесала каблуки своих единственных туфелек, танцуя на шероховатом асфальте... Но разве можно думать о каблуках, когда кругом звенит май, бушует весна, не умолкает музыка и кружится каруселью счастье...

Стоит только колонне остановиться на несколько минут, как ряды демонстрантов рассыпаются, где-то в стороне, рядом со студенческой колонной, под губную гармошку уже пляшет девушка в украинском наряде, а вокруг нее козырем ходит парень в огненно-красной рубашке с крутым залихватским чубом. Точно по команде, вокруг них образовывается живое кольцо. Ладоши хлопают в такт гопака. А вот стоит девушка с озорными, острыми глазами. Она вспыхнула, как алая вишня на утреннем солнце, и вся дрожит, ей не стоится на месте. Не выдержала и вошла в круг. Теперь уже танцуют трое. Гармонист устал дуть в свою гармошку. Белки его глаз от натуги порозовели, щеки раздулись, а пляска только в разгаре, остановиться нельзя... Вот уже танцуют не трое, а четверо, пятеро...

Вдруг справа грянул духовой оркестр. Губная гармошка потонула в зычных наплывах медленного вальса. Высокий, звонкий голос русой светлоглазой девушки с типичным славянским лицом ведет песню, которую тут же подхватывают остальные. Светлоглазая девушка сама подходит к парню в вельветовой куртке, кладет ему на плечо руку и, продолжая петь, начинает кружиться. Парень из соседней колонны, она видит его первый раз в жизни и, может быть, никогда больше не встретит, но сейчас она не испытывает ни капельки неловкости, подходя к незнакомому человеку. Это не вечеринка, где неизменно господствуют старомодные правила хорошего тона, — здесь первомайская демонстрация! Кто осудит светлоглазую девушку за то, что она сама пригласила чужого парня (и не просто пригласила, а почти силой увлекла за собой!) танцевать, а ее подруга закружилась в вальсе с молодым морским офицером, которого она впервые видит.

А вот справа от студенческой колонны с трудом протискивается вороненая легковая машина с особым пропуском на лобовом стекле кабины. Это, по всей вероятности, едет какой-то начальник. Он должен, видимо, стоять на трибуне.

Музыка, не умолкая, гремит и гремит. Вальсы сменяются фокстротами, фокстроты обрываются бурной русской пляской. В воздухе на ниточках взвиваются упущенные разноцветные шары. Дети, сидя на плечах у отцов, взирают вокруг изумленными глазенками, в которых плещутся восторг и восхищение. Вездесущие кинооператоры с бортов плывущего в толпе грузовика, неестественно изогнувшись, ищут примечательные кадры, трещат аппаратами. И над воем этим пламенеют знамена, разноцветным лугом пестрят цветы, транспаранты, возвышаются и колышутся портреты вождей, призывные лозунги.

Никогда Наталка не видела такого бурного и красивого людского потока, такого и солнечного торжества простого советского человека-труженика.

Но вот наконец и Дворцовая площадь. Строже и собранней ряды демонстрантов. Чеканней шаг. Впереди колонны оркестр играет марш. Весь трудовой Ленинград стекается сюда, на Дворцовую площадь, где на возвышающейся нал людским морем трибуне — члены правительства, герои труда, лучшие люди страны.

Напрягая зрение, Наталка смотрит на трибуну. Видит знакомые лица членов правительства. Еще туже сжимает она в своей руке пальцы подруги и, когда над площадью разносится гулкое: «Да здравствует советское студенчество!», в крик «ура» Наталка готова выплеснуть всю свою влюбленную в жизнь душу. Вот колонна поравнялась с трибуной. Наталка отчетливо видит уже немолодое мужественное лицо маршала, имя которого она знала еще в дни войны. Снова возгласы призывов — и снова тысячегрудое «ура» несется над волнами знамен, цветов и человеческих голов. Вряд ли можно найти в колоннах хотя бы одно безразличное лицо, способное оставаться равнодушным в этой наэлектризованной лавине, движущейся накатистыми валами.