Сержант милиции

К месту свидания Наталка пришла на пять минут раньше назначенного срока. Николая она увидела еще издали. К ее удивлению, он сидел не на их заветной скамейке, хотя она была свободной, а на другой. Время от времени Николай поднимал голову в сторону Невы и во что-то пристально всматривался. Он был чем-то встревожен. Даже не заметил прихода Наталки. Или сделал вид, что не заметил, играл с малышом. Краснощекий курносый бутуз был таким забавным, что им нельзя не залюбоваться. Ему около трех лет, и он, как все дети этого возраста, забавно и мило картавил. Обняв колени Николая, мальчик смотрел на него своими ясными темными глазенками, похожими на крупные недозрелые ягоды черной смородины, лежавшие на белых блюдцах. Он хвалился карманами на новых штанишках. Карманы были красные, сатиновые. Малыш выворачивал их и причмокивал губами. Он ликовал: очевидно, впервые в жизни ему купили штанишки с карманами, да еще с красными. Но неожиданно, забыв о карманах, он серьезно, исподлобья посмотрел на Николая и спросил:

— А вас как зовут?

— Дядя Коля.

— А меня Валелик. А няню, — мальчик показал пальцем в сторону, где на соседней скамейке сидела молодая няня и настороженно следила за своим подопечным, — а няню зовут Суя.

— Как, как?

— Суя, — прокартавил малыш.

— Шура?

Малыш лучисто улыбался.

Наталка остановилась сзади скамейки и наблюдала за трогательной сценой.

— Кем ты будешь, когда вырастешь большой, Валерик?

— Милицинелом.

— Милиционером? — Лицо Николая просветлело. —

А почему ты хочешь стать милиционером?

— Я буду все влемя свистеть и ездить на мотоцикле. А еще я буду сафелом и летчиком.

— О, так, друг мой, не годится! — Николай неодобрительно покачал головой. — Все сразу нельзя — и милиционером, и шофером, и летчиком... Нужно быть кем-нибудь одним, а так не пойдет. Кем же ты вначале будешь? Летчиком, милиционером или шофером?

— Милицинелом.

— А почему?

— А потому что... — Набрав в себя до отказа воздуха, Валерик сердито свел брови: — Тогда Иголек не будет отбилать у меня самосвал и длаться... Я его слазу посазу в масину и отвезу в милицию. Оттуда его не выпустят.

Неизвестно, сколько бы еще продолжалась эта беседа, если бы не подошла няня и не сказала мальчику, что пора домой, что папа уже пришел с работы и принес гостинцы.

— Из вас может получиться хороший папа! — произнесла Наталка из-за спины Николая и слегка коснулась его плеча.

Николай встал:

— А, вы подсматривали?

— Не только подсматривала, но и подслушивала.

По-мужски, рукопожатием Николай простился с Валериком и взял под руку Наталку.

Над головой плыли сизые облака. Вода в Неве казалась холодной, несмотря на то, что день был солнечный. Они шли вдоль набережной. Николай по-прежнему во что-то пристально всматривался. Наталка не могла не заметить, как к щекам его вдруг прихлынула кровь, потом они сделались пергаментно-серыми.

— Что с вами?

Николай поднес ладонь к щеке:

— Зубы. Иногда так хватит, что из глаз искры посыпятся.

— Может, вам лучше пойти домой?

— Ничего, уже прошло...

Николай отвечал машинально, а сам не отводил взгляда... А от чего — Наталка не могла понять.

— Во что вы так всматриваетесь? Можно подумать, что увидели самого злого врага или лучшего друга.

— Ни того, ни другого. Мне показалось: у старика клевало, а он не заметил.

— Неужели вы такой заядлый рыбак?

— Вы угадали!..

Николай был недоволен, что не сумел скрыть волнение при виде рыбака. Тут же твердо решил: «Он!.. Наконец-то! Второго такого лица не встретишь во всей России. Главное, не выдать себя. Не торопиться...»

Облокотившись на гранитный барьер набережной, высокий худощавый старик ловил рыбу. Он только что закинул удочку. Николай и Наталка остановились рядом и замолкли: они знали, что разговаривать в таких случаях не следует, можно спугнуть рыбу. Наталка, затаив дыхание, смотрела на цветной поплавок, плясавший на рябоватых, витых волнах. Николай искоса поглядывал на орлиный профиль старика в выцветшей фетровой шляпе, на ленте которой темными подтеками проступали следы пота. Из-под шляпы свисали редкие седые кудри, еще сильнее оттенявшие щеки, изборожденные глубокими морщинами, отчего они походили на подсохшее моченое яблоко. Худ и костляв был рыбак. На шее его пестрел шелковый старенький шарф.

Шарф был надет не по сезону. Так повязывают его в сильные холода, чтобы не простудить горло, певцы, для которых простуда голосовых связок равносильна профессиональному краху.

«Это память Одессы», — подумал Николай, заметив шрам на шее старика.