Сержантиха

Серёга и Ленка улыбнулись, облегчённо вздохнули. Теперь наш разговор пошёл в лёгкой непринужденной обстановке. Признались, что впервые встретились у больницы на смотринах моей туши. Как они меня заверили, полюбили друг друга сразу и до первой семейной ссоры. Я только рад союзу влюбленных сердец и прощаю им все мои долги. Как говорится, согласно суровому законы матери-природы, размножайтесь, почкуйтесь, клонируйтесь и делитесь. Пусть кому-то в этом мире будет лучше, чем мне. Я простился с парочкой и опять отправился бродить по вечернему городу. Честно говоря, я был рад, что этот груз с моей души упал сам собой. Проходя мимо сквера, услышал возмущённый женский голос, возню. Похоже, сегодня меня ждут приключения. У дороги стояла машина и два типа перегородили дорогу молодой женщине. Похоже, что она отказывалась с ними ехать. Разумеется, ни одна уважающая себя дама вечером не будет кататься с неандертальцами. Придётся вмешаться в частную жизнь этих особей.

– По моему, фройлен с вами ехать не желает.

– Хади отсюда, да? Это мой невест, понял, да?

– Я не невеста! Отпустите меня! – возмутилась девушка.

– Ага, все признаки лишения свободы гражданки Российской Федерации. За это деяние наказание до восьми лет. Милости просим к нам на Колыму! Чистый здоровый воздух, неиспорченная экология, дружный коллектив единомышленников.

– Ты рюсский язык понимаешь? Иди отсюда.

– Уверен, что русский я знаю лучше тебя…

Дальше все было просто. Даже примитивно. Против выпускницы, то есть выпускника особой школы НКВД у палеоантропов не было никаких шансов. Ещё двое сидело в машине. Даже попытка применить травматическое оружие им не помогла. Все четверо остались отдыхать у колес своего огромного внедорожника. ОСНАЗ всё-таки – сила!

Я схватил девчонку за руку и потащил за собой.

– А теперь быстро покидаем место боя. Не хочу сидеть в тюрьме, как экстремист по статье два восемь два. И постарайтесь впредь быть осторожнее.

– Это все Махмуд. Он давно мне проходу не даёт, – затараторила девушка. – Мы на одном факультете учимся. У нас больше половины студентов на коммерческой основе. У него родители очень богатые и влиятельные.

– Я так понимаю, он вас хотел пригласить в ночной клуб, а вы отказались?

– Да, так и было. А вы откуда знаете?

– Догадался. Интуиция. Огромный жизненный опыт.

Я проводил девушку до автобусной остановки, посоветовал одной на улице в ночное время не ходить. Когда дверь в салон захлопнулась, запоздало подумал, что даже имени не узнал. А впрочем, какое это имеет значение? Не до того мне теперь. Через десять минут я уже забыл об этом небольшом приключении и опять погрузился в пучину своих воспоминаний. На войну попасть легко, а вот только уйти сложно. Не отпускает проклятая. Снова я уносился в сорок первый год к Лёльке. А ведь вначале мечтал до Берлина дойти и оставить на Рейхстаге нашу с ней подпись – «Развалинами удовлетворены. Мы».

Теоретически я был настоящим ветераном Великой Отечественной войны. Правда, удалось провоевать всего четыре месяца. Не так много. Но это были самые страшные дни войны. Ведь умом понимаю, что мы победили. А на душе погано. Да если признаться, это не я воевал, а Лёлька, молоденькая девчонка. А я кто? Подселенец. Удивительно, но меня тянуло в то страшное военное время. Я прикипел к нему. К людям той поры. Мне казалось, что они были лучше нас, потомков. Светлее. Чище. Искреннее. Понимаю, что и подонков хватало. Сколько раз на войне с ними встречался. Но даже они своей мерзостью только больше подчеркивали величие честных людей. Тогда я ощущал, чуть ли не физически, объединяющее начало. Негодяи просто боялись открыто демонстрировать свою скотскую сущность. А сегодня этим уже гордятся. По всем телевизионным каналам мерзость напоказ. Ни стыда, ни страха, ни совести. Поэтому у меня появилось особое чувство благодарности к ветеранам, которые доживали последние дни. Я старательно вглядывался в их лица, прислушивался к разговорам, надеясь встретить знакомых из той эпохи. Но, увы. Поколение гламура вообще на них внимания не обращало. Только что передо мной две старушки выходили из магазина, а свора молодых людей пронеслась мимо них, чуть ли не сбив с ног. Я открыл им дверь, старушки вышли. Я уже сделал несколько шагов, как услышал тихий голос.

– Спасибо, товарищ сержантиха!

– Лёлька!!!

Я держал в своих ладонях морщинистую Лёлькину руку, нежно целовал пальцы и плакал. Вот уже целый час мы сидели в Лёлькиной квартире и молчали. Лишь слёзы лились ручьем. Всё было понятно нам и без слов. Если бы я проходил по улице, её бы ни за что не узнал. Но чем больше я приглядывался к сморщенному лицу, тем чётче проступали прежние черты молоденькой девчонки. По крайней мере, такой или таким, я запомнил себя в зеркале.

– Ты на меня не смотри. Я стала страшной, противной и беззубой старухой. Предупреждаю сразу: и характер за многие годы лучше не стал, – наконец смогла сказать она. – И обращайся ко мне как прежде, безо всяких скидок на возраст. А то прибью.