XLIV
Первого мая Антуанетта, как обычно, приехала в Виль-д’Авре около одиннадцати часов утра.
Она нашла г-на д’Авриньи еще на шаг приблизившимся к могиле.
В течение последних двух месяцев она замечала в его прежде столь ясном рассудке странные провалы и как бы начало безумия.
Когда разум сосредоточивается на одном, он затуманивается, как и взгляд.
Единственная мысль, еще светившаяся во мраке его скорбного существования как коварный блуждающий огонек, увлекала его к пропасти безумия, к созерцанию одной лишь смерти. Господин д’Авриньи начал уже не замечать жизни.
Однако 1 мая он сделал над собой огромное усилие, как бы сознавая, что времени остается совсем мало, и с большим участием, чем во время прежних ее посещений, стал расспрашивать Антуанетту об ее жизни и планах на будущее.
Антуанетта хотела избежать этого всегда тяжелого для нее разговора, но г-н д’Авриньи настаивал.
— Послушай, Антуанетта, — сказал он с безмятежной улыбкой, — тебе не следует себя обманывать, ибо сам я себя не обманываю.
Я чувствую, что ухожу, моя душа спешит больше, чем тело, и иногда уже покидает этот мир ради другого, действительность — ради грез.
Дело обстоит именно так, и я рад этому, Антуанетта. Иногда рассудок отказывается подчиняться мне, а это признак скорой смерти. Поэтому, пока он совсем меня не покинул, я хочу заняться тобой, моя дорогая племянница. Я хочу, чтобы твоя мать с улыбкой встретила меня на Небесах. К счастью, сегодня я чувствую просветление сознания и постараюсь выслушать тебя, не отвлекаясь.
Расскажи мне, кого ты обычно принимаешь, Антуанетта?
Антуанетта назвала старых друзей, постоянно посещавших особняк на Ангулемской улице. Наконец прозвучало имя Филиппа Овре.
Господин д’Авриньи попытался вспомнить его.
— Этот Филипп Овре, — спросил он, — из друзей Амори?
— Да, дядя.
— Он элегантен?
— О нет, дядя!
— Молод, однако, и богат, насколько я понимаю?
— Да, конечно.
— Дворянин?
— Нет.
— Он тебя любит?
— Боюсь, что да.
— А ты его любишь?
— Совсем нет.
— Ты даешь четкие и ясные ответы, — заметил г-н д’Авриньи. — Любишь ли ты кого-нибудь, Антуанетта?
— Никого, кроме вас, — со вздохом ответила девушка.
— Но этого мало, Антуанетта, — заговорил старик. — Через месяц или два меня не будет, и после моей смерти у тебя совсем никого не останется.
— О дядя, вы ошибаетесь, я уверена.
— Нет, дитя мое, я слабею с каждым днем, я это чувствую. Чтобы пойти поздороваться или попрощаться с Мадлен, я уже должен опираться на руку Жозефа, а он старше меня на пять лет. К счастью, — добавил он, оборачиваясь к окну, — это окно выходит на ее могилу. В крайнем случае, я смогу умереть, глядя в него.
При этих словах старик взглянул на уголок кладбища, где покоилась Мадлен, но вдруг, опираясь на подлокотники кресла, он приподнялся с неожиданной для него силой и воскликнул:
— Там кто-то есть! Кто-то стоит у могилы Мадлен! Какой-то незнакомец…
Он снова упал в кресло:
— Нет, это не чужой, это он!
— Кто он? — вскрикнула Антуанетта, бросаясь к окну.
— Амори, — сказал старик.
— Амори, — повторила Антуанетта, опираясь о стену и чувствуя, что у нее подкашиваются ноги.
— Да, он вернулся и прежде всего пришел к этой могиле. Так и должно быть, это правильно.
И г-н д’Авриньи вернулся в свое обычное состояние отрешенности и неподвижности.
Антуанетта тоже замерла, но совсем по другой причине: г-н д’Авриньи не испытывал более никаких чувств, она же испытывала их слишком много.
Да, это был Амори. Он только что приехал и сразу приказал везти себя на кладбище.
Сняв шляпу, он подошел к могиле, опустился на колени и оставался так минут десять; затем, наверное, помолился, встал, пошел по дорожке, ведущей к калитке, и исчез.
Антуанетта поняла, что он сейчас будет здесь, и почувствовала, как силы покидают ее.